"Охридский пролог" святителя Николая Сербского: 27 (14) января

"Церковь Покрова Пресвятой Богородицы Кижского погоста построена в 1694 г. Существующий ее четырехрядный тябловый иконостас в основном укомплектован иконами, написанными около 1697 г. Ныне в его состав входит происходящая из этой же Покровской церкви икона Спаса Всемилостивого или Спаса Смоленского, отнесенная к концу XVI в. О ней и пойдет здесь речь.

В. Г. Платонов, отмечая связь образа Спаса Смоленского с идеей защиты русской земли, интерес к этой теме в Обонежье на рубеже XVI–XVII вв. объясняет нападением иноземных (шведских и польсколитовских) отрядов, во время одного из которых, по преданию, вражеской стрелой была повреждена находившаяся в Преображенской церкви на острове Кижи икона Всемилостивого Спаса («Белого Спаса»).

По описям XIX в. она уже значится в Покровской церкви, а в главной – ее копия, свидетельствующая о почитании старой иконы. Исследователь обратил внимание на то, что в описании Преображенской церкви в писцовой книге 1628–1629 гг. не упоминается икона Всемилостивого Спаса, а зафиксирована лишь икона Спаса Вседержителя, стоявшая в местном ряду на третьем месте слева от Царских врат. И, как пишет далее автор статьи, «“Спас Смоленский” по стилистике отличается от рассмотренных (им. – В. П.) икон. Для этого произведения характерен жесткий, графически заостренный рисунок, орнаментальность в исполнении горок, контуров одежд. Икона создана, вероятно, в одном из северных центров, где была известна эта сравнительно новая иконография». И здесь же несколько ранее замечено, что «О северном происхождении иконы может свидетельствовать, в частности, то, что к стопам Спаса припадают преподобные Варлаам Хутынский и Александр Свирский, тогда как на среднерусских иконах вместо последнего изображался Сергий Радонежский. По трактовке деталей этот памятник близок к иконе из Сийского иконописного подлинника».

Все приведенные сведения представляются весьма существенными, а высказанные суждения – убедительными, объясняющими причины иконографического и стилистического своеобразия произведения. Они не оставляют места для дискуссий, но вместе с тем и не исключают продолжение наблюдений, касающихся характерных черт памятника, иконографический образ которого нельзя отнести к числу популярных на Русском Севере. По-видимому, для его появления существовали конкретные причины.

Кижская икона размером 87,0 х 65,0 см состоит из трех березовых тесаных и строганых досок толщиной 2,5 см, соединенных 2 врезными правосторонними шпонками; с ковчегом и паволокой, на которую нанесен белый плотный левкас. Материалом для северных икон в основном служили сосновые доски, что, в частности, подтверждают и сохранившиеся на острове Кижи произведения. Иногда употребляются для этой цели также еловые доски, главным образом в конце XVII в. Лишь на рубеже ХѴІІІ-ХІХ вв. наблюдается использование различных пород дерева, в том числе и березовых, но уже пиленых и строганых досок с иного типа шпонками. Все это позволяет предположить, что икона привезена издалека, но откуда именно? Основная масса икон выполнена на липовых досках, меньше – на сосновых, а березовые практически почти не применяли, за исключением отдельных случаев. Живопись ориентирована на подражание элитарному образцу.

В центре описываемой иконы крупная фигура стоящего в рост Христа, благословляющего отведенной в сторону и опущенной книзу правой рукой, держащего в левой раскрытое Евангелие, с припадающими к стопам преподобными Варлаамом Хутынским и Александром Свирским, а также с парящими по сторонам вверху коленопреклоненными архангелами Михаилом и Гавриилом. На полях иконы, на уровне двух последних изображений, приписные фигуры святителя, а также святых Параскевы Пятницы, и еще двух мучениц, из которых одна в императорской одежде. Сопроводительные надписи с трудом поддаются прочтению.

Основа композиционной схемы, предполагающая изображение Христа с припадающими, восходит к иконографии явления воскресшего Христа женам, что справедливо было отмечено И. Л. Бусевой–Давыдовой. Ее интерпретация на русской почве приводит к созданию образа Спаса Смоленского или Спаса Всемилостивого, написанного после взятия Смоленска в 1514 г. и помещенного над Фроловскими воротами Московского Кремля. На осмысление этого исторического события оказало еще воздействие видение слепой старицы кремлевского Вознесенского монастыря в 1521 г., когда к Москве подошли крымские татары Махмет–Гирея: представилось, что через Фроловские ворота выходят из Кремля митрополиты Петр, Алексий и Иона Московские с епископом Леонтием Ростовским, выносящие икону Владимирской Богоматери и «прочие святыни», но их здесь встречают преподобные Сергий Радонежский и Варлаам Хутынский и, припав к ногам, умоляют не оставлять своей паствы. Тронутые просьбой преподобных, святители после соборной молитвы вернулись в Кремль. Махмет–Гирей со своим войском ушел без боя. Известно также, что хан не думал брать Москву приступом и не имел для этого средств, и соглашался немедленно удалиться, получив письменное обязательство о выплате ему великим князем дани. Такое обязательство ему было дано, и хан отступил к Рязани, но, не сумев взять ее хитростью, ушел.

Классическим образцом иконографии Спаса Смоленского можно считать средник иконы в окружении клейм с изображениями евангельских притч и проповедей на иконе 1550–1560–х гг. в Благовещенском соборе Московского Кремля. Композиция здесь отличается более свободным расположением фигур, а изображение Христа – жестом благословляющей правой руки. У его ног припадающие преподобные Сергий Радонежский и Варлаам Хутынский, наиболее почитаемые в Москве и Новгороде. Горный пейзаж со скалистыми уступами, на фоне которого представлены русские подвижники, суров и лишен какой–либо растительности, в отличие от описываемой иконы в Кижах. Для того чтобы этот иконографический образ оказался в центре иконы со сложной иконографической программой, предназначенной для придворного храма московского царя, он должен был получить распространение в русской столице. Следовательно, начальный этап формирования, не отраженный в сохранившихся произведениях, скорее всего, приходится на предшествующие десятилетия, на вторую четверть XVI в.

Иконография Спаса Всемилостивого или Спаса Смоленского вскоре оказалась унифицирована вследствие замены припадающих к стопам Христа, прежде всего Зосимой и Савватием Соловецкими, о чем свидетельствует гравированное изображение на серебряном кресте из Соловецкого монастыря, датируемом 1560–1561 гг. Отражение этого варианта в ряде случаев можно отметить в иконах ХѴІІ-ХѴШ вв. Поскольку на иконе в Кижах Варлаама Хутынского изобразили вместе с Александром Свирским, логично предположить, что ее происхождение могло быть связано с Обонежской пятиной Новгорода, в которой на реке Свирь основан преподобным Александром Свято–Троицкий монастырь, может быть, даже по заказу лица, тесно связанного с монастырем, в котором иконописание прослеживается с XVI в. Если становление иконографии Варлаама Хутынского проходило постепенно, то облик Александра Свирского был запечатлен в иконописи уже вскоре после его кончины, относящейся к 30 августа 1533 г. Ко времени написания рассматриваемой иконы даже успели появиться их идеальные иконописные образы.

При отсутствии оригинала, находящегося в основе иконографической схемы, трудно говорить о каких–либо отступлениях от него. Можно лишь утверждать, что он был явно более элитарного художественного уровня, и, следовательно, здесь подвергнут определенным упрощениям в рисунке и моделировке объемов, для передачи которых иконописец активно вводит графический элемент. Особенно это заметно в трактовке складок хитона Христа. Более удачно он воспроизводит живописные складки гиматия, кажущегося тяжелым на почти прозрачной фигуре. Если более близка к утраченному оригиналу икона Благовещенского собора Московского Кремля, то соответственно увеличены по отношению к центральной фигуре изображения архангелов и преподобных. И, можно повторить, появился мотив процветшей пустыни: на каменных горках возникла растительность, оживившая удручающе–суровые скалы. Изменены и позы архангелов, вместо движения появился мотив предстояния, поскольку они держат зерцала с монограммами Христа. Иной текст помещен на страницах раскрытого Евангелия. Вместо цитированного евангельского текста от Марка (IX, 23) здесь приведен более распространенный в русской иконописи текст Евангелия от Иоанна (ѴІІ,24) и от Матфея (VII, 1). В русской иконописи XVI в. он обычно сопровождает изображение Спаса в силах.

Прослеживая иконографию кижской иконы, следует также обратить внимание на миниатюрные приписные фигуры святых на полях: их всего четыре. В русской иконописи они известны уже на рубеже ХII-ХIII вв., но исключительно фронтальные, как и на краснофонной иконе второй половины XIII – начала XIV в. Подражая византийскому ювелирному окладу эпохи Палеологов, в последние десятилетия XV в. в Москве появляются иконы, широкое обрамление которых заполнено полуфигурными и в рост изображениями святых. И только примерно с середины XVI в. становятся известными случаи помещения на узких полях икон изображений святых в рост, в трехчетвертном повороте, в моленной позе. Один из них связан с выносной двусторонней иконой из Успенского собора в Великом Устюге, с изображениями Богоматери Одигитрии и Богоявления, датируемой около 1558 г., второй – с иконой Богоматери Владимирской из Спасо–Преображенского собора Спасского монастыря в Ярославле, 1564 г. Но, судя по иконе святителя Алексия, митрополита Московского, из церкви Воскресения села Остров Гаврило–Ямского района Ярославской области, датируемой последней третью XVI в., к указанному времени возвращается обычай прямолично представлять на полях икон святых. В пользу этого наблюдения свидетельствует датированная 1599 г. икона Богоматери Одигитрии из церкви Архангела Михаила села Михайловское Любимского района Ярославской области. В XVII в. встречаются оба варианта приписных фигур. Если приведенный небольшой перечень икон может претендовать на роль хронологического ориентира, то анализируемую икону Спаса Всемилостивого, не выводя за пределы второй половины XVI в., скорее следует приблизить к 1560–м гг.

Не противоречит ли этому художественный стиль иконы? Принадлежность перечисленных икон к одной эпохе не вызывает сомнений, хотя есть отличия, обусловленные характером образцов и индивидуальными манерами мастеров. Спокойная цветовая гамма кижского произведения, правда, несколько нарушается введением локальных пятен яркой киновари и плотного сине–оловянистого тона гиматия Христа. При всех очевидных особенностях, свойственных каждому памятнику, трудно не заметить черты общности, сближающие стиль иконы с живописными клеймами широко известных Царских врат из собора Богоявленского Авраамиева монастыря в Ростове, выполненных иноком Исайей в 1562 г. Их мастера принадлежали к одному художественному течению, определившему характер русской иконографии третьей четверти XVI в. в целом. Искусство провинциальное, но при этом вполне профессиональное, не примитивное. Местные школы русской живописи XVI в., как известно, подчинены традициям московской живописи, особенности проявляются преимущественно в позах, движениях, поворотах, жестах фигур, а также в красочной гамме. Здесь, в сущности, нет проявлений подобных тенденций и лишь заметны некоторые трудности в воспроизведении изысканного образца, отличавшего творчество столичных мастеров.

Икона Спаса Всемилостивого Покровской церкви Кижского погоста, как и уже упомянутые иконы Богоматери в Великом Устюге и в Ярославле, изначально не предназначена для помещения в иконостасе, выполнена по частному заказу как моленная, что подтверждается включением в ее иконографическую программу приписных фигур святых на полях, скорее всего патрональных заказчика и членов его семьи. Отсюда особенность их состава, не ограниченная наиболее почитаемыми. Утрата левкаса и красочного слоя слева вверху привела к тому, что уцелела лишь нижняя часть фигуры святителя, облаченного в белую фелонь–полиставрий. На полях ярославской иконы, датированной 1564 г., подобным образом представлен святитель Афанасий Александрийский, соименный московскому митрополиту Афанасию (1564–1566). Ниже изображена в темном хитоне и красном мафории великомученица Параскева Пятница. Справа помещены фигуры Татианы (?) как императрицы и Марфы в киноварном хитоне и темно–зеленом мафории. Отождествить последнюю с одной из святых столь же затруднительно, как и объяснить причины изображения Татианы в императорской одежде. Впрочем, это в данном случае не имеет никакого значения, поскольку нет сведений для выявления семейства, представитель которого мог заказать икону. Так же трудно определить, он ли или кто–то из его потомков принес этот образ на остров Кижи.

Празднование Спасу Всемилостивому, приуроченное к 1 августа, установлено на Руси вскоре после 1164 г., в память о победе над волжскими болгарами. Но только вряд ли оно было отмечено отдельным иконографическим образом, до возникновения рассмотренной композиции московского происхождения. Икона, оказавшаяся на острове Кижи, в соответствии с изложенными наблюдениями, скорее всего, написана в 1560–е гг., возможно, в пределах Обонежской пятины Новгорода, под воздействием столичного образца. Дальнейшая ее судьба оказалась тесно связанной с Русским Севером, конкретно – с Кижским погостом."

источник:Пуцко В.Г. (г.Калуга) Икона Спаса Всемилостивого в Покровской церкви на острове Кижи; Кижский вестник; Выпуск 15. Карельский научный центр РАН. Петрозаводск. 2015

Самый первый член Никео-Цареградского Символа утверждает нашу веру в «Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым». Различение видимого и невидимого мира традиционно относится к различению мира материального — ощутимого нашими чувствами и духовного — невещественного, в котором обитают духовные существа.
«Символ называет одного Творца всего существующего, — пишет св. Симеон Солунский, — неба и того, что на небе, земли и того, что на земле, — «видимым же всем», то есть воздуха и того, что в нем, моря и того, что в нем, огня и всего в отдельности, но вместе «и невидимым» — Ангелов и демонов и человеческих душ».

В реалиях XV века св. Симеон оперирует понятиями святоотеческой метафизики естествознания, выделяя, согласно античным воззрениям, небо, землю и огонь в качестве первооснов материального устройства Вселенной. Видимое — не есть только то, что видимо зрением, но и вся материальная Вселенная. В противоположность этому «видимому» миру есть мир невидимый, неощущаемый нашими чувствами, который определяется св. Симеоном как мир духовной реальности, иноприродный по отношению к миру «видимому».
Но насколько велика эта иноприродность и измерима ли она?
Каково отношение видимой и невидимой природ тварного мира?
И не является ли недопустимым дерзновением сама постановка этой проблемы?

К счастью, на последний вопрос история русского отеческого богословия дает условно отрицательный ответ. Известный спор св. Игнатия (Брянчанинова) и св. Феофана Затворника о телесности духов выявил принципиальные различия в понимании природного различия материального и духовного миров у двух великих подвижников русской Церкви XIX века. В своем «Прибавлении к «Слову о смерти»» св. Игнатий активно привлекает данные современной ему науки и ссылается на развитие химии как новой науки о веществе, расширяющей и уточняющей человеческое понимание материи:
«Появилась химия и извратила (имеется ввиду, изменила. — свящ. С. К.) понятия о веществе, <…> достигнув самым точным, математическим процессом познания, что все, кроме бесконечного, вещественно. Этим познанием наука сошлась в одно мнение с мнением Священного Писания и святых Отцов, которые отделяют существо Бога бесконечным расстоянием от всех сотворенных существ как по естеству, так и по свойствам. Все замысловатые предположения, весь великолепный бред философов, не знакомых с положительными науками, отвергается и низлагается в прах положительными науками».

Согласно св. Игнатию, противопоставление души и тела (духовного и материального мира) искусственно: и то, и другое есть разные формы материи, связанной с временем и пространством:
«Естественное и необходимое последствие понятий, доставляемых Священным Писанием о духах, есть понятие о вещественности духов по новейшему пониманию вещественности (выделено мною. — свящ. С. К.). С понятием о вещественности и ограниченности неразрывно соединено понятие о зависимости от пространства и времени. Действие ограниченного существа в пространстве с переменой места есть движение. Ограниченное существо, действующее в пространстве и имеющее движение, непременно должно иметь вид: этому закону подчиняется всякое вещество».
Под «новейшим пониманием вещественности» св. Игнатий имеет ввиду химию, которая появилась как наука после смерти Рене Декарта (известного сторонника дуализма) и которую святитель называет «новой наукой, родившейся в конце XVIII столетия и извратившей (в данном контексте, изменившей. — свящ. С. К.) прежние понятия о веществе». Химия сформулировала понятие о газе как об агрегатном состоянии материи, и св. Игнатий с отсылками на святых Отцов уподобляет естество духов газообразному или «эфирному» веществу: «мы можем только сказать, что Ангелы принадлежат к природе эфирной или газовой». Невозможность непосредственного зрения, хоть и тонких по своему качеству, но вещественных духов святитель непосредственно связывает с изменением состояния человека после падения:
«Что значит мир видимый? Это тот, который мы видим. Что — мир невидимый? Это тот, который мы не видим. Христианство <…> приводит к познанию, что чувства наши извращены падением, подвержены переменчивостью, и потому никак не могут служить нормой…».
Невидимость чего-либо не является доказательством его отсутствия:
«В невидимом нами мире имеются средства, разумеется вещественные, действующие самым сильным образом на предметы видимого мира. Это нисколько не противно современной науке; напротив того, гармонирует с нею».

Таким образом, с точки зрения св. Игнатия привлечение данных естествознания для уяснения соотношения видимого и невидимого миров вполне допустимо, если соблюдать определенного рода осторожность и держать научное эмпирическое знание в строго очерченных для него границах. Однако далеко не все православные богословы разделяли подобное мнение. В. Н. Лосский, толкуя первый член Символа веры, отрицал компетенции физических наук в уяснении различий двух тварных миров:
«действительно, не путем же исследования космических пространств откроется нам духовная безмерность тварной вселенной. И, тем более, не ядерная физика, анализируя строение материи, даст нам познать ту всемогущую Энергию Творца, которая сообщает бытие «видимым же всем и невидимым»».

Не пытаясь спорить с великим русским богословом, в настоящей статье мы постараемся проанализировать с теологической точки зрения те представления о принципиально «невидимых» для нас мирах, которые возникли в современной физике за последнее столетие. Условно их можно разделить на четыре основных группы.
Первые «невидимые» миры возникают в многомировых интерпретациях квантовой механики, которые пытаются избежать теологических интуиций «копенгагенского» истолкования.
Вторые миры связаны с барионной асимметрией Вселенной, пока не нашедшей себе адекватного общепринятого объяснения.
Третий тип недоступных нашему физическому восприятию параллельных миров появляется в концепции мультиверса (Мультивселенной) в рамках инфляционных космологических теорий.
Наконец, четвертый вид физически «невидимых» миров связан с различными вариациями теории струн, подразумевающей существование дополнительных измерений.

Многомировая интерпретация квантовой механики

Развитие квантовой механики было самым тесным образом связано с переосмыслением таких базовых понятий физики и метафизики как детерминизм, случайность, свобода воли и природа сознания. Хорошо известно, что копенгагенская интерпретация квантовой механики приводит к утверждению особой роли сознания, вплоть до антропного принципа участия Дж. Уилера, согласно которому Вселенная существует только благодаря своей реализации через сознание наблюдателя. В своей работе «Remarks on the mind-body question» известный физик и нобелевский лауреат Вигнер писал, что, «возможно, преждевременно считать сегодняшнюю философию квантовой механики неизменной составляющей будущих физических теорий, но, как бы ни развивались наши будущие концепции, останется примечательным то, что само изучение внешнего мира привело к заключению о том, что содержание сознания есть первичная реальность». Подобный ответ на «основной вопрос философии» мало устраивал ученых-материалистов, в связи с чем была предложена так называемая «многомировая» интерпретация квантовой механики, получившая немалую популярность в средствах массовой информации и научной фантастике.

Напомним, что центральную роль в квантовой механике играет волновая функция Шредингера, которая содержит всю информацию о некоторой системе, которая подвергается рассмотрению. При этом информация, которую она несет, имеет не абсолютный, а вероятностный характер. Коллапс волновой функции наступает тогда, когда в результате некоторого акта, который обычно называется измерением, реализуется одно из возможных значений волновой функции. Вероятность этого значения в акте измерения становится равна единице, тогда как вероятности всех других значений получают нулевые значения. Как подчеркивает традиционная интерпретация квантовой механики, акт измерения предполагает наблюдателя, — кого-то, кто фиксирует конкретное измеренное значение функции. Эта фиксация предполагает не просто цифру на табло или экране компьютера, колебание стрелки или вспышку лампочки, а именно акт осознания измерения, т. е. фиксацию результата сознанием. Обычно этот аспект квантовой теории называется ролью наблюдателя. Для коллапса волновой функции необходим сознательный наблюдатель, т. е. кто-то, обладающий сознанием, находящимся вне изучаемой системы. Как говорил об этом английский физик Рудольф Пайерлс, «коллапс волновой функции всегда имеет место вне “системы”, которую мы детально изучаем, и принадлежит «наблюдению» наблюдателя, который не является частью описания».
«Момент, в который вы отбрасываете одну возможность и удерживаете только другую, — это когда вы в конце концов осознаете (курсив Пайерлса. — свящ. С. К.) тот факт, что эксперимент выдал один конкретный результат».
Таким образом, сознание наблюдателя играет в квантовой теории решающую роль.

В рамках альтернативной традиционной многомировой интерпретации квантовой механики волновая функция полностью описывает состояние Вселенной, а измерение и наблюдатель не играют, по сути, никакой роли. В момент измерения волновая функция «расщепляется» на столько функций, сколько возможных исходов предполагает измерение. По аналогии со сдачей экзамена, волновая функция расщепляется на варианты, в которых студент получает 1, 2, 3, 4 и 5, и вариант, в котором его с позором выгоняют из аудитории. Каждый раз, когда стоит вопрос альтернативного выбора, Вселенная разделяется на возможные варианты, каждый из которых развивается согласно своей волновой функции. В многомировой интерпретации исчезает особая роль сознания как сущности, не принадлежащей физическому миру, но эта дематериализация покупается дорогой ценой: приходится допустить, что существует бесконечное количество версий каждого из нас, которое ежемоментно умножается, превращаясь в дурную бесконечность.
«Если вы философский материалист, — пишет современный американский физик и апологет С. Барр, — вы обязательно должны принять многомировую интерпретацию, хотите вы того или нет. Это означает, что в рамках логики квантовой механики философский материалист должен нести на себе действительно тяжелую ношу. Я подозреваю, что, если бы больше людей осознало это, гораздо меньшее число готово было бы принять философский материализм. <…> У не-материалиста такой проблемы нет. Если есть что-то нематериальное в человеческом сознании, то человек как наблюдатель не может быть полностью описан волновой функцией. Тогда ничто не мешает принять традиционную интерпретацию с коллапсом волновой функции, который выбрасывает вон все другие «ветви» Вселенной».

Многомировая интерпретация находится в коренном противоречии с христианским понятием греха как уклонения ко злу в результате свободного выбора воли разумной твари. Согласно многомировому подходу, в ситуации выбора между злом и благом («уклонись от зла и сотвори благо» (Пс. 33:25)), разумный дух «расщепляется» на два — один, идущий по пути греха, и другой, от этого пути уклоняющийся. Таким образом, многомировая интерпретация не только нивелирует понятие греха, но также и отрицает единство и уникальность человеческой души, т. е., как и указывает С. Барр, является по сути материалистической идеей.

Говоря о непосредственно научной работе, важно подчеркнуть, что интерпретации квантовой теории относятся не к физике, а к философии или метафизике. В повседневных исследованиях ученые почти никогда не сталкиваются с метафизическими вопросами.
«В практических занятиях физикой, — пишет С. Барр, — собственно, в обработке результатов эксперимента, можно не беспокоиться о философских импликациях теории. Однако, не только погружение в конкретную научную работу заставляет физиков придерживаться такого подхода. Многие физики неохотно и нетерпеливо относятся к дискуссиям о философских приложениях квантовой теории, — отчасти потому, что они знают, что эти приложения странные, <…> и отчасти потому, что они косо смотрят на всё, что пахнет метафизикой. Современное научное сообщество наполнено позитивистскими и скептическими настроениями, что ведет многих к уклонению от философских рассуждений как от бессмысленной игры словами».

Барионная асимметрия и анти-Вселенная

Барионной асимметрией называется асимметрия Вселенной относительно вещества и антивещества. К барионам относятся нуклоны — элементарные частицы, составляющие основную массу привычной нам материи, т. е. протоны и нейтроны, образующие ядра атомов (масса электрона — частицы, ответственной за образование химических связей между атомами, примерно в 2000 раз меньше масс протона и нейтрона). У каждого бариона есть античастица (например, антипротон и антинейтрон), при взаимодействии с которыми происходит их аннигиляция — взаимоуничтожение с выделением огромного количества энергии. Одна из главных проблем космологии — возникновение барионной асимметрии в процессе эволюции Вселенной. Если бы количество материи было бы строго равно количеству антиматерии, то Вселенной, как мы ее знаем, просто не существовало бы. Это указывает на то, что либо изначально, либо в определенный момент времени после возникновения Вселенной (т. н. Большого взрыва) по каким-то причинам произошло нарушение симметрии между барионами и антибарионами (например, между количеством протонов и антипротонов). Свойство Вселенной, согласно которому число барионов превосходит число антибарионов, называется барионной асимметрией (отношение числа протонов к антипротонам оценивается как 1 000 000 000 : 1 — один миллиард протонов на один антипротон).

Происхождение барионной асимметрии — одна из загадок современной астрофизики. Для того, чтобы объяснить ее, существуют разные модели. Одна модель предполагает лоскутную структуру Вселенной (patchwork Universe), состоящую из отдельных областей материи и антиматерии. Другая модель предполагает существование анти-Вселенной, зеркальной по отношению к нашей Вселенной во времени. Время в анти-Вселенной течет в противоположном направлении по сравнению с нашим временем — обе Вселенные возникли в одной начальной точке, но развиваются по-разному: одна в будущее, другая в прошлое. В одной Вселенной преобладает вещество, в другой — антивещество так, что суммарное количество материи и антиматерии одинаково. Благодаря квантовой неопределенности события в анти-Вселенной вовсе не обязаны быть зеркально идентичными и их истории могут быть радикально различными. В частности, может оказаться, что только в нашей Вселенной существуют жизнь и сознание, тогда как анти-Вселенная безжизненна и лишена бытия разумных существ.
Приемлема ли такая метафизика с христианской точки зрения? Гипотетический антимир, существующий только для того, чтобы дать существование нашему миру, балансирующий его бытие в обратном потоке времени, — такая идея не кажется абсолютно противоречащей христианскому сознанию при условии уникальности нашей Вселенной как места пребывания человека. Правда, она в меньшей степени соответствует принципу экономии и целесообразности мироустройства и в еще меньшей степени — принципу красоты тварного мира.

Мультивселенная

Концепция Мультивселенной или мультиверса (от англ. multiverse в противоположность universe) тесно связана с инфляционной космологией, согласно которой ранняя стадия развития Вселенной сопровождалась экспоненциальным расширением. Согласно Б. Грину, это расширение «длилось всего около 10 ^-35 секунды (то есть, 0.00000000000000000000000000000000001 секунды), но оно было столь мощным, что даже за этот краткий момент Вселенная раздулась в гигантское число раз. В зависимости от деталей точной формы инфлатона (некоторого высокоэнергетичного гипотетического поля, «ложного вакуума». — свящ. С. К.) Вселенная могла легко расшириться в 10³⁰, 10⁵⁰, 10¹⁰⁰ раз или больше. Эти числа потрясают. Коэффициент расширения 10³⁰ (единица с тридцатью нулями! — свящ. С. К.) — консервативная оценка — подобен увеличению молекулы ДНК приблизительно до размера нашей Галактики (Млечного Пути)».
Наличие инфлатона предусматривает возможность возникновения в нем бесконечного множества Вселенных (Мультивселенной) за счет «квантовой дрожи» — квантовых флуктуаций в различных его частях. Этот процесс был назван бесконечной инфляцией. Один из создателей этой идеи американский физик российского происхождения А. Виленкин пишет:
«Если бы каким-то образом нам удалось извне наблюдать Вселенную бесконечной инфляции, подобно тому, как наблюдают Землю из космоса, мы увидели бы множество островных вселенных, разбросанных по обширному инфляционному морю ложного вакуума. В случае замкнутой Вселенной открывшийся перед нами вид мог бы чем-то напоминать глобус с континентами и архипелагами, окруженными океаном. Этот глобус с ошеломительной скоростью расширяется, островные вселенные тоже чрезвычайно быстро увеличиваются, а между ними постоянно появляются крошечные новые острова и немедленно принимаются расти. Число островных вселенных быстро умножается и становится бесконечным в пределе бесконечного будущего».

Стоит подчеркнуть, что «сама идея инфляции остается лишь гипотезой, хотя все более правдоподобной», тем более гипотезой является и идея Мультивселенной. Как и в случае с многомировой интерпретацией квантовой механики, мы приходим к бесконечному числу Вселенных, из которых бесконечное подмножество должно содержать разумных живых существ и т. д. Как и в случае с бесконечно ветвящейся волновой функцией, мы приходим к выводу о том, что «то, что может существовать, существует», что обесценивает всё абсолютное и, по сути дела, лишает бытие всякого смысла. Отсутствие какой-либо возможности экспериментальной проверки идеи Мультивселенной делает ее метафизической и неверифицируемой научными методами.

Идея Мультивселенной стала «научной» альтернативой теизму в решении многих фундаментальных проблем, возникающих в современном естествознании. В частности, она стала основанием для приемлемого для ученых-материалистов восприятия антропного принципа, который, при ее отсутствии, приводит к неизбежному осознанию действия Божественного Промысла в творении мира. Это же касается и проблемы происхождения жизни на всех ее этапах — предполагаемые сценарии кажутся настолько невероятными, что единственная возможность избежать теологических импликаций состоит в допущении того, что мы живем в одной из бесконечного числа Вселенных, — а именно в такой, в которой реализовалась бесконечно малая вероятность случайного возникновения жизни и сознания.

Скрытые измерения в теории струн

Мечта или священный Грааль современной физики — создание единой теории поля, которая бы объединяла все четыре фундаментальных взаимодействия (электромагнитное, гравитационное, сильное ядерное и слабое ядерное) в одно, иногда называемое суперсилой. Нечто подобное сделал в XIX веке Максвелл, объединив электричество и магнетизм. Вдохновленный открытием электромагнитной индукции, Фарадей безуспешно пытался найти взаимосвязь между гравитацией и электричеством, изучая влияние падения тел на электрические токи в проводниках. Над созданием единой теории поля почти половину жизни трудился Альберт Эйнштейн, также не достигший успеха. Первостепенной проблемой современной теоретической физики является невозможность согласовать между собой квантовую механику, работающую на чрезвычайно малых масштабах, и теорию относительности, хорошо описывающую глобальную структуру Вселенной. Несовместимость двух весьма успешных и эффективных теорий указывает на то, что «должна существовать более глубокая, объединенная истина, которая преодолевает пропасть между общей теорией относительности и квантовой механикой и которая применима ко всему (курсив Грина. — свящ. С. К.). У нас есть одна Вселенная, и поэтому многие совершенно уверены, что мы должны иметь одну теорию».

Несовместимость теорий начинает проявляться на уровне планковских расстояний — около 10^-33 см. Наличие квантовых флуктуаций (колебаний) на этом уровне ведет к превращению пространства и времени в «дикую, буйную, спутанную среду», тогда как теория Эйнштейна подразумевает, что «пространство и время имеют плавно искривленную геометрическую форму».
Можно ли вообще делить пространство и время до бесконечности?
Что происходит в черных дырах, где масса сжимается до математической точки?

В настоящее время весьма популярным решением проблемы поиска единой теории является теория струн, в современном варианте — теория суперструн или М-теория. Согласно ей, такие элементарные частицы как кварки и электроны, которые мыслятся в рамках Стандартной модели как точки без какой-либо пространственной протяженности (точки нулевого диаметра), на самом деле представляют собой мельчайшие струны вибрирующей энергии планковских масштабов. Толщина этих струн также нулевая, но они имеют либо конечную длину (в открытых струнах), либо конечный диаметр (в замкнутых струнах-петлях). Это же относится и к другим частицам и, что весьма примечательно, в рамках этой теории удалось предсказать существование гравитона — пока не подтвержденной частицы с нулевой массой, отвечающей за гравитационные взаимодействия (кванта поля тяготения). Разные частицы различаются разным характером натяжения и колебания струн.
«В соответствии с теорией струн имеется только один фундаментальный ингредиент — струна, — пишет Б. Грин, — и все богатство разновидностей частиц просто отражает различные типы колебания струны. Это похоже на то, что происходит с более обычными струнами виолончели или скрипки. Виолончельная струна может колебаться множеством различных способов, и мы слышим каждый способ как отдельную музыкальную ноту. <…> Метафорически, различные ноты, которые могут быть сыграны на единственной разновидности струны, могут отвечать за все различные обнаруженные частицы. На ультрамикроскопическом уровне Вселенная будет сродни симфонии струн, вибрация которых приводит к существованию материи».

Удивительным свойством последней версии теории струн, называемой М-теорией, является то, что она «работает» только в пространстве десяти измерений (не считая времени). Иными словами, помимо трех ощущаемых нами пространственных измерений, есть еще семь, которые мы не чувствуем, но которые лежат в основе существования Вселенной. Эти измерения скрыты от нашего непосредственного восприятия либо потому, что они являются ничтожно малыми (компактифицированными), либо потому, что мы не имеем соответствующих органов чувств для того, чтобы обнаружить их. Так, мы не можем их увидеть, поскольку наше зрение воспринимает фотоны, а фотоны заключены в трех пространственных измерениях. Считается, что из всех фундаментальных взаимодействий только гравитация может быть чувствительной к скрытым измерениям, но пока все попытки подтвердить это экспериментально не увенчались успехом.

С точки зрения теологии, наличие скрытых измерений является вполне приемлемым, так как не вводит бесконечного множества миров с бесконечными копиями одного и того же духовного существа (в частности, человека). Изобретатель лазера, нобелевский лауреат и христианин Чарльз Таунс в 2006 году писал:
«некоторые научные модели, ориентированные на понимание физической материи, предполагают наличие других измерений кроме измерения времени и трех измерений пространства и то, что воздействие на нас этих измерений является существенным, хотя мы их не чувствуем. Такие предположения еще требуют доказательств, но сделаны они в рамках научного метода и исследования. И они не очень разнятся от предположения о духовном измерении или Боге, которые могут воздействовать на нас, но которых непосредственно мы не ощущаем».

С. Барр пишет: «многие физики-теоретики думают, что контуры окончательной теории уже видны» и это ни что иное, как М-теория. «Математическая структура этой теории настолько глубока, что после двадцати лет интенсивных исследований физиков и математиков они ощущают, что находятся только на ее поверхности. Несмотря на это, о теории уже известно достаточно, чтобы восхищаться ею, прилагая к ней такие эпитеты как чудная (курсив Барра. — свящ. С. К.)». Сам факт, что в основе структуры Вселенной, возможно, лежит теория невиданной красоты и сложности, позволяет спокойно смотреть в лицо редукционизму как сведению всех многоуровневых космических процессов к элементарным составляющим. На самом базовом уровне Вселенная невероятно глубока и сложна и человечеству еще далеко до полного понимания самих основ ее устройства и функционирования.

Заключение

При теологической оценке физических гипотез, вводящих в научный дискурс «невидимые» миры, необходимо руководствоваться принципом уникальности человеческого духа, обладающего свободой воли и несущего ответственность за последствия актов свободного выбора. Идея, вводящая бесконечные копии каждого человеческого «я», будь то расщепление на квантовой развилке альтернативных действий или разбиение на несообщающиеся между собой Вселенные, не может быть признана приемлемой для христианского сознания. Само введение подобных теорий в научный оборот имело и имеет своей целью уход от хотя бы легкого намека на теистическое мировоззрение, которое в данном случае представляет собой единственную разумную альтернативу.

Современная наука подводит человека к указанию на первичность сознания, на необъяснимую целесообразность устройства Вселенной, которые могут иметь только одно следствие — признание Творца духов и материи как Источника всего существующего. Подобная перспектива вызывает страх потери объективности научного знания и провоцирует создание гипотез, обесценивающих свободу воли человека. Поскольку эти гипотезы неверифицируемы, принятие или непринятие их обусловлено исключительно актом веры, пусть и маскирующимся под требования научной методологии.

С точки зрения теологии идея антимира с обратным ходом времени не выглядит абсолютно неприемлемой, но не обладает смысловой привлекательностью: смысл существования такой анти-Вселенной обоснован только законами природы (барионной асимметрией), но не теологическими принципами.

Наконец, следует задать важный вопрос: совместимо ли в фундаментальном смысле этого слова учение о скрытых измерениях, возникающее в современных единых теориях поля (различных версиях теории струн), с христианским учением о невидимых для физического зрения и физических приборов духовных мирах, в которых обитают духовные существа и пребывают человеческие души?
Являются ли духовные миры физической или экстра-физической реальностью, к принятию которых подводит нас современная наука?

Необходимо сразу заметить, что всякая попытка проникнуть в эти миры путем физического эксперимента отрицается самой наукой (теория струн остается и может остаться навсегда недоказуемой), поскольку все четыре фундаментальных взаимодействия «замкнуты» в четырехмерном пространстве Минковского. Иными словами, согласно с комментариями Ч. Таунса, скрытые измерения недостижимы для физического исследования, что не противоречит традиционным понятиям об иноприродности духовного мира и устраняет всякий намек на оккультный оттенок этой идеи.
С другой стороны, «материальность» (пусть и непонятная нам) скрытых измерений согласуется с отеческим учением о «тонкой телесности» духов, которое так выразительно отстаивал св. Игнатий (Брянчанинов).

По всей видимости, окончательный ответ на поставленные вопросы не представляется возможным, но, если он утвердительный, то можно констатировать, что теоретическая наука вплотную подошла к понятию реальности духовного мира, доказать и описать которую в рамках своей методологии она не в силах. Духовный мир остается отделенным от физического и может быть исследован только внутренней жизнью души человека, принадлежащего двум мирам одновременно. Если же ответ отрицательный, это никак не нарушает ни истинность христианского учения, ни ограниченную правомерность научного подхода к исследованию материальной Вселенной.

источник: иерей Сергий Владимирович Кривовичев; штатный священник храма Спаса Нерукотворенного Образа г. Кировска, член-корреспондент РАН, доктор геолого-минералогических наук, профессор, заведующий кафедрой кристаллографии Санкт-Петербургского государственного университета, председатель Федерального исследовательского центра «Кольский научный центр Российской академии наук», кандидат богословия. Является первым (с 1917 года) руководителем научного центра РАН, имеющим духовный сан
"Невидимые миры современной физики: теологический анализ"