Перейти в календарь
1. Святитель Лев, папа Римский.
Родился в Италии, в благочестивой семье. Сначала служил архидиаконом у папы Сикста III, а по его кончине возведен, хотя и вопреки своей воле, на римскую кафедру. Когда Аттила с ордой гуннов подошел к Риму, намереваясь разорить и сжечь сей град, Лев вышел к нему в архиерейском облачении, укротил гнев вождя гуннов и избавил Рим от разрушения. Насколько Аттила уступил увещаниям этого святого мужа, настолько же должен был устрашиться видением апостолов Петра и Павла, стоявших рядом со Львом и грозивших [ему,] Атилле, огненными мечами.
Лев не только спас Рим, но и сильно помог избавлению Православия от ересей Евтихия и Диоскора. Эта ересь состояла в слиянии Божественной и человеческой природы в одну и, следовательно, в отрицании двух естеств в Лице Господа Спасителя. Для низложения ереси был созван Четвертый Вселенский Собор в Халкидоне, на котором было прочитано послание Льва, [ранее] им написанное, положенное на гробницу святого Петра и исправленное этим святым Апостолом.
Перед смертью святой Лев провел 40 дней в посте и молитве у гробницы апостола Петра, умоляя его сообщить, все ли грехи ему прощены. Апостол явился ему и сообщил, что ему отпущены все грехи, кроме совершенных при рукоположении священников (из чего видно, сколь тяжким грехом является недостойное рукоположение). Святитель снова взял на себя молитвенный подвиг и проходил его, пока не был извещен, что и эти его прегрешения изглажены. Тогда мирно предал он душу Господу. Святой Лев упокоился в 461 году.
(Прим. - Ред.)
Экзегетика: наказание Божие
Ты скажешь, любезный читатель: в училищах мы благодушно и пространно говорим об этом, но иначе поступаем дома, сталкиваясь с неприятностями на деле: голод, бесчестье, потери имущества, жестокие мучения, причиняемые болезнью, никого не веселят, ибо все это тяжело поражает человека, который был бы крепче железа, если бы только его не сокрушили упомянутые удары. Извини меня, любезный, мне кажется, что ты принадлежишь к числу друзей, утешавших праведного Иова, который сказал им в лицо:
«Много я слышал такого: все вы жалкие утешители, многоречивые друзья мои! "К Богу слезит око мое" (Иов. 16:20); оно слезит, не прекословлю, и это не есть утешение; но оно слезит перед Богом: в этом истинное, постоянное веселие; Господь не отвергнет беззлобного и, напротив, величайшего дара не примет от нечестивца. Чего же вы желаете? Рука Господня коснулась меня, но лучше быть побитым этой рукой, чем принимать ласки от иной руки. Десница Господня одним прикосновением исцеляет, биением же дарит не болезнь, но здоровье, не смерть, но жизнь».
Так отвечал Иов своим друзьям. То же прилично ответить и тебе на твое возражение и вместе с тем предложить один вопрос: если кто на фехтовании ударит тебя металлической перчаткой и причинит кровавую рану, едва ли ты станешь обвинять в этом перчатку? Это – дело руки, но едва ли ты подашь судье жалобу и на руку: человек нанес тебе удар. Так и Бог руку, которой бьет, покрывает перчаткой, иногда кожаной, иногда деревянной, а иногда и железной: сегодня наказывает голодом, в другой раз – бесчестьем; теперь попустил Он оскорбить тебя этому человеку, в другое время – иному; а иногда Он наказывает тебя через твоих родных, через домашних или братьев. Чего же тебе хочется? Одна и та же Божественная рука бьет, но не одинаково, а различно, и через других лиц посещает тебя и наказывает. Зачем ты порицаешь других? Этот хитрец по зависти нанес мне вред; тот вор и разбойник поверг меня в такую беду, а этот льстец отнял у меня мою честь, славу и мое имущество.
Что ты рассказываешь, неразумный? Что учиняешь судебный процесс против перчатки? Обрати внимание на руку Бога, ниспосылающего тебе как милости Свои, так и наказания. Все это ниспосылается тебе от Бога.
Вспомни царя Давида, который не жаловался на причиняемые ему бедствия и молчал, крепко содержа в памяти, что Бог попускает озлоблять его: яко Ты сотворил еси.
Соломон, ведя разговор о днях благополучных и днях несчастья, сказал:
"Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй (то есть подумай о своем прошедшем и тяжкое настоящее считай для себя за лучшее): то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него" (Еккл. 7:14).
Почему мы настолько неблагодарны пред Богом, в то же время благодарим своего врача, который сделал нам удачную операцию: отлично, – говорим мы ему, – любезный доктор! Хоть и больно было мне терпеть разрезы твои, но я весьма благодарен вам в надежде быть совершенно здоровым! Мы хвалим того врача, который яд ехидны умело использует для излечения недугов, и удивляемся ему. Зачем же мы не принимаем с радостью ниспосылаемые нам от Бога бедствия и человеческие обиды с целью вразумить нас и обратить на путь спасения?
Да будет всем известно, что пред Богом открыты все наши дела и Он знает, ради чего Он посылает то или другое, хотя это и сокрыто для нас. Мы же тайно ропщем на Бога: о, Господи! Как тяжко Ты наказал меня, невыносимо тяготеет на мне рука Твоя!
Напротив, любезнейший христианин, произнося такие дерзновенные жалобы перед Богом, ты сам очень ошибаешься: не Он жесток и не рука Его тяжела в наказании тебя. Он, обнимая одним взором твое прошедшее, настоящее и будущее, избирает, ниспосылает для тебя, по Своему милосердию, все то, что для тебя есть самое лучшее, хотя это была бы и самая смерть твоей земной жизни, но душа твоя – вечна, и тебе неизвестно, что постигнет тебя в будущем при твоем малодушии и нетерпеливости, превосходящей непостоянство погоды.
Бог желает уврачевать тебя, сделать крепким по духу, а тебе кажется, что Он приготовляет тебе смертоносную отраву. По слову мудрого:
"праведник, подобно вечному основанию, во веки не поколеблется, нечестивые же (безбожники) не поживут на земле (живых)" (Притч. 10:30).
Праведник крепок в самом себе, в сердце своем, где ничто не может ни поколебать его, ни устрашить: он спокоен духом во всяких бедствиях, постигающих его.
источник: cвятитель Иоанн Тобольский (Максимович). "Илиотропион, или cообразование с Божественной волей". Глава II. О том, возможно ли, чтобы кто-либо никогда не подвергался скорбям? Скорбей и неприятностей не избегает даже и тот, кто сообразует свою волю с Божественной волей
Смысл понятия «наказание Божие»
Очень часто употребляется такое понятие, как «наказание Божие». Оно означает не изменение неизменной любви Божией на гнев и применение кар к грешнику. Природа скорбей, по православному учению, совершенно иная. Первопричиной их всегда является сам человек, преступающий законы совести и Бога и тем ранящий свою душу и тело. Страсти в самих себе несут страдание («страсти» – славянское слово, означающее страдание). Бог и предупреждает человека об этом Своими заповедями. И не только предупреждает, но и оказывает каждому согрешающему (а согрешают все) максимальную помощь, не нарушая его свободы.
Эта помощь заключается в том, что Бог, пока человек не умер духовно, так устраивает все его жизненные пути, что его совесть постоянно оказывается перед выбором между добром и злом, поскольку лишь духовное самоопределение человека решает проблему его греха. Бог не может спасти (исцелить от греха) человека без его воли, ибо спасение есть свободно-личностное принятие Бога-Спасителя. Поэтому все действия Божии в принципе исключают какое-либо насилие над человеческой свободой. Человек сам, своими намерениями, мыслями, словами, делами определяет собственную судьбу не только в вечности, но и здесь в самом ее существе. Господь же Своей любовью постоянно делает все возможное человеку к его пользе, его спасению.
Здесь просматривается полная аналогия с врачебной деятельностью. Как врач не награждает тяжело больного, посылая его в санаторий, и не наказывает, выпрыгнувшего с третьего этажа, делая ему операцию, а поступает по любви к обоим, так и Господь не награждает за добродетели и не наказывает за грехи, но всех с равной любовью ставит в наилучшее, т.е. наиболее соответствующее свободного выбора Бога и достижения спасения.
«Наказание Божие», т.о. это один из антропоморфизмов, употребляемых в целях психологической помощи тем, кого свт. Иоанн Златоуст относит к категории «более грубых». Наказание же человек получает, но с другой стороны – от своих собственных страстей, восстающих против всех законов жизни: Божественных, тварных и человеческих. Однако и здесь Господь не оставляет Свой падший образ. Страждущему грехами, страстями и пороками человеку Он всегда с той же совершенной любовью ниспосылает до последней его возможности (ср.: друг, для чего ты пришел? – Мф. 26:50) Свои промыслительные действия для его свободного обращения (покаяния) и спасения.
Отсюда становится понятной и вся нелепость вопроса: «За что Бог меня наказал?» Апостол Иаков прямо пишет:
«В искушении никто не говори: «Бог меня искушает»; потому что Бог не искушает злом и Сам не искушает никого. Но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью» (Иак. 1;13-14).
А преподобный Марк Подвижник говорит:
«Вина [причина] всякого скорбного случая, встречающегося с нами, суть помыслы каждого из нас» (Добротолюбие. Т.1, с. 375).
«Все злое и скорбное... приключается нам за возношение наше» (с. 379).
источник: А. И. Осипов. Лекции по Основному богословию прочитанные в 4-м классе МДС
Аттила [лат. Attila] (ум. 453), вождь гуннов (434-453; до 445 - совместно с братом Бледой). А. укрепил гуннский союз племен, сложившийся в Центр. и Вост. Европе, покорил племена остготов, гепидов, тюрингов и хазар.
В 441 г., после того как имп. Вост. Римской империи Феодосий II Младший отказался выплачивать гуннам дань, А. с войском перешел дунайскую границу империи, разрушил придунайские города и начал наступление на К-поль. Разгромив рим. армию, А. заключил с Феодосием мирный договор, в к-ром он обязал императора заплатить 6 тыс. фунтов золота и обложил империю ежегодной данью.
В 447 г. А. вновь напал на Вост. империю, однако детали этого похода неизвестны. В 451 г. А. вторгся в Галлию и разгромил Вестготское и Бургундское королевства (победа над бургундами нашла отражение в «Песни о Нибелунгах»). Затем А. потребовал в жены сестру западнорим. имп. Валентиниана III Гонорию и половину империи в качестве приданого. Получив отказ, А. разрушил Трир, Мец и Аррас.
Войска гуннов были разбиты в 451 г. в битве на Каталаунских полях в Шампани рим. военачальником Аэцием, заключившим союз с вождем остготов Теодорихом Великим. А. отступил, но в 452 г. совершил новый поход в Италию, взял Падую, Верону и Милан. Папа Римский св. Лев I Великий лично ездил в лагерь А. и уговорил его не разорять город, предложив выкуп.
После смерти А. держава гуннов быстро распалась. Современниками А. воспринимался как Божие наказание, посланное Риму за грехи, и был прозван «Бичом Божиим» (Flagellum Dei).
источник: церковно-научный центр «Православная Энциклопедия»
2. Святитель Флавиан исповедник, патриарх Цареградский.
Патриарх Цареградский после святого Прокла. Современник святого папы Льва. Решительно боролся с Евтихием и Диоскором, но не дожил до триумфа Православия на Четвертом Соборе, ибо до того, на еретическом [(«разбойничьем»)] соборе в Ефесе был так бессердечно бит палками и попираем ногами, что через два дня скончался. [Сей] верный Христов воин, мужественный защитник и исповедник православной веры упокоился в 449 году.
(Прим. - Ред.)
История Церкви: евтихианство - крайнее монофизитство
Евтихий (Евтих; греч. Εὐτυχής) (378 - после 454), пресвитер и архимандрит, ересиарх, основатель ереси монофизитства.
Когда разгорелся несторианский спор, Евтихий был одним из влиятельных вождей оппозиции столичному епископу. Свт. Кирилл отметил заслуги Евтихия, послав ему список деяний Эфесского Собора. В это же время Евтихий сблизился с Евсевием, чиновником, который публично выступил против Нестория во время его проповеди. Вскоре Евсевий стал епископом Дорилейским. Продолжая общаться со своим константинопольским соратником, он со временем обнаружил, что Евтихий впадает в ересь, противоположную несторианской, - монофизитство или по его имени - евтихианство, и после безуспешных уговоров начал его обличать.
Положение было тем более серьезно, что Евтихий имел огромное влияние на политику через своего крестника Хрисафия, всесильного министра имп. Феодосия II. По недоброжелательному описанию Нестория, Евтихий, "не будучи епископом, благодаря императорской власти играл роль епископа епископов. Он управлял церковными делами, как слугою пользуясь Флавианом для исполнения приказаний двора. Он изгонял из Церкви как еретиков всех, кто не разделял его мнений".
Впоследствии стало ясно, что свт. Флавиан Константинопольский при всем миролюбии и снисходительности к кающимся умел быть твердым и стал исповедником Православия.
Будучи хорошо знакомым с полемической антинесторианской литературой, Евтихий нередко кажется православным последователем свт. Кирилла Александрийского:
"После вочеловечения Бога Слова, т. е. после Рождества Господа нашего Иисуса Христа, поклоняемся единой природе Бога воплощенного и вочеловечившегося".
Господь - "совершенный Бог и совершенный человек".
Но в других высказываниях Евтихий дает богословию свт. Кирилла, остававшегося для него высшим образцом, монофизитскую интерпретацию:
"...исповедую, что Господь наш был из двух природ до соединения; после же соединения исповедую единую природу".
Эта формула вовсе не тождественна простому "из двух природ", приемлемому и для антихалкидонитов различных направлений, и для православных: если "из двух природ" свидетельствует о том или об ином (в зависимости от интерпретации) способе присутствия обеих природ в Богочеловеке, формула Евтихия однозначно говорит о слиянии природ.
Свт. Кирилл признавал "двойное единосущие"; когда же свт. Флавиан спросил Евтихия:
"Признаешь ли ты, что один и тот же Сын Господь наш Иисус Христос единосущен Своему Отцу по божеству и единосущен Своей Матери по человечеству?"
- Евтихий ответил:
"Доныне я не говорил, что тело Господа и Бога нашего единосущно нам, но исповедую, что Святая Дева единосущна нам и что от Нее воплотился Бог наш".
Под давлением судей Евтихий согласился на несвойственный ему язык и признал, что "Христос от Девы и единосущен нам", но при этом сделал пояснение:
"...доныне я не говорил [о единосущии], поскольку я исповедую Его тело телом Бога, я не говорил, что тело Бога - тело человека, но что оно - тело человеческое".
Здесь, конечно, Евтихий исключает несторианское видение во Христе двух личностей - Бога и человека. Но отмежеваться от монофизитства Евтихий не пожелал. Когда ему было предложено анафематствовать положения:
"Иисус Христос не единосущен нам; после соединения одна природа, а не две",
он решительно отказался:
"не нашел этого учения ясно выраженным в Писаниях, и все отцы этому не учили. Если я произнесу анафему, горе мне, ибо она падет на моих отцов".
Нежелание Евтихия признать "двойное единосущие" привело к тому, что и те, кого мы обычно называем монофизитами, не признали в нем своего.
Евтихий навсегда стал эпонимом крайнего монофизитства. Прп. Иоанн Дамаскин, точно определяя смысл учения Евтихия, подчеркивает его сотериологическую несостоятельность:
"Евтихиане... не говорят, что Господь наш Иисус Христос принял плоть от Святой Девы Марии, но утверждают, что Он воплотился как-то более божественно, не поняв, что Бог Слово соединил с Собою от Девы Марии человека, ответственного (ὑπεύθυνον) за грех праотца их Адама, "совлекши" с него, как написано, "начала и власти", в которые он был облечен преступлением первозданного, "обличил пред всеми" и "восторжествовал" (Кол. 2:15) на кресте"
источник: открытая православная энциклопедия "Древо"
3. Стихотворение
«Приидет гордость, и приидет посрамленъе» (Притч. 11:2)
Вот слово Божие, наука утешенья.
Еретики суть кто? — Исчадия гордыни,
Отродье злобы и безумия отцы.
Чего хотели? — Веру посрамить доныне,
За что и сами посрамились, гордецы.
Евтихий на поддержку евнуха надежду полагал,
А Флавиан святой — на помощь Духа Божия.
Вслед за гордыней шествует погибель схожая:
Евтихий был низринут, Флавиан победу одержал.
А Диоскор — тот уповал на силу рук.
Презренный! Навсегда умножил тяжесть своих мук!
А Флавиан, что был бичуем и ногами попираем, —
И на земле теперь прославлен, и на небе ублажаем.
Он истину оборонял без страха и сомнений
И отстоял ее, не убоясь врагов прещений.
Лев Римский помощь львиную герою оказал:
В защиту образа Спасителя восстал.
Сии два иерарха и Евлогий — третий
Вели к победе Церковь, к торжеству во свете.
Без сих гигантов духа Церковь бы была
Подстреленною птицей, чьи изранены крыла.
4. Рассуждение
С тяжкими скорбями и с неимоверным трудом и самопожертвованием были исторгнуты и выведены плевелы ересей из пшеницы православной истины. Еретики испокон веку употребляли недостойные средства и прибегали к помощи подлых людей в своих попытках подорвать Православие.
Цареградский архимандрит Евтихий и Александрийский патриарх Диоскор, распространявшие еретическое учение о том, что во Христе не две природы: Божественная и человеческая, а [якобы] одна, имели своим союзником в царском дворце презренного евнуха Хрисафия. Тайно поддерживала их и царица Евдокия. Православие же отважно (в серб, букв.: по-львиному. — Пер.) защищал бесстрашный патриарх Флавиан, в чем помогала ему сестра царя, святая Пульхерия. Евнух передавал императору Феодосию [Младшему] самую гнусную клевету на Флавиана — только бы император низложил его с кафедры и поставил патриархом еретика Евтихия. Когда ни это, ни что-либо другое еретикам осуществить не удалось, они решили убить Флавиана. И действительно, на разбойничьем соборе в Ефесе они так его избили и истоптали ногами, что на третий день он предал Богу душу. Что же произошло в конце [концов]? На Четвертом Вселенском Соборе Евтихий и Диоскор были анафематствованы. Евнух, изгнанный из дворца, погиб постыдной смертью. Императрица Евдокия была выслана из Царьграда в Палестину. Флавиан же и Пульхерия были причислены к лику святых. И православная вера победоносно утвердилась.
(Прим. - Ред.)
Догматическое богословие: дифизитство
Дифизитство [от греч. δύο - два и φύσις - природа], богословская доктрина, выражающая христ. веру в истинное божество и истинное человечество Иисуса Христа в концепции двух природ Христа - божественной и человеческой.
Вера Церкви в истинное божество и истинное человечество Иисуса Христа изначальна и укоренена в Священном Писании. Священное Писание ясно свидетельствует как об истинном Божестве Христа: см., напр.: (Ин. 1:1-3; 3:13, 16-18; 5:17-26; 8:58; 10:15, 24-30; 17:5); (Мф. 26:63-64); (Мк. 11:27; 14:61-62); (Лк. 10:22); (1Тим. 3:16); (1Кор. 2:8); (Тит. 2:13), так и о Его истинном человечестве (Ин. 8:40); (Мф. 4:2; 8:20, 29-30; 26:38; 27:40-61); (Мк. 4:38; 10:13; 14:8); (Лк. 2:21, 52; 22:41-44; 24:39); (Ин. 4:6; 8:6; 11:33; 12:3).
В доникейский период св. Отцы и учители Церкви преимущественно в полемике против ересей защищали веру Церкви в то, что Христос есть истинный Бог и истинный человек. Важнейшим ориентиром при этом для св. отцов являлось сотериологическое основание христианской веры - веры в истинное соединение во Христе Божества и человечества и уврачевание от греха последнего. В борьбе с гностиками и докетами, учившими о призрачности человечества Христа, мужи апостольские, апологеты, св. Отцы и учители Церкви свидетельствуют веру Церкви в истинность человечества Христа. В борьбе с триадологическими ересями доникейского периода, а также арианской ересью Церковь отстаивала веру в истинное Божество Спасителя.
Терминологическую определенность концепция двух природ приобретает во 2-й пол. IV в. в контексте полемики как с арианством, отвергавшим истинное Божество Логоса, так и с аполлинарианством, учившим о неполноте человеческой природы Христа. Несмотря на то что Аполлинарий, еп. Лаодикийский, был борцом с арианством, концептуально его христология оказывалась созвучной арианству в части описания единства Христа, рассматривавшегося и в арианстве и в аполлинарианстве как результат непосредственного, природного единства Логоса и неполного человечества - плоти без разумной души.
Существенный вклад в богословскую концепцию двух природ внесли св. отцы-каппадокийцы, преимущественно святители Григорий Богослов и Григорий Нисский. Будучи прославляемы Церковью как великие богословы и свидетели веры Церкви в Триединого Бога, в частности отстаивавшие против ариан веру Церкви в истинное божество Христа - воплотившегося Логоса, Второго Лица Пресвятой Троицы, они в то же время в полемике с Аполлинарием ревностно защищали учение Церкви об истинности человеческой природы Христа.
Так, свт. Григорий Богослов в 1-м послании к Кледонию в опровержение ереси Аполлинария пишет:
«Мы не отделяем в Нем человека от Божества, но учим, что один и тот же - прежде не человек, но Бог и Сын Единородный, предвечный, не имеющий ни тела, ни чего-либо телесного, а наконец, и человек, воспринятый для нашего спасения, подлежащий страданию по плоти, бесстрастный по божеству, ограниченный по телу, не ограниченный по духу, один и тот же - земной и небесный, видимый и умопредставляемый, вместимый и невместимый, чтобы всецелым человеком и Богом воссоздан был всецелый человек, падший под грех... хотя два естества - Бог и человек (как в человеке душа и тело), но не два сына, не два Бога... в Спасителе есть иное и иное... но не имеет в Нем места иной, и иного Сего да не будет! Ибо то и другое вместе - и Бог очеловечился, и человек обожился... Когда же говорю «иное и иное», понимаю сие иначе, нежели как нужно понимать Троицу. Там Иной и Иной, чтобы не слить Ипостасей, а не иное и иное, ибо Три Ипостаси по божеству суть едины и тождественны… невосприятие не уврачевано, но что соединилось с Богом, то и спасается. Если Адам пал одной половиной, то воспринята и спасена одна половина. А если пал всецелый, то со всецелым родившимся соединился и всецело спасается».
Богословская концепция двух природ последовательно развивалась в антиохийской богословской школе (Диодор, еп. Тарсийский, Феодор, еп. Мопсуестийский, блж. Феодорит, еп. Кирский). Дифизитская концепция антиохийской школы была обусловлена как полемикой с Аполлинарием, так и богословскими особенностями этой школы в целом. Заключая в себе бесспорно ценный элемент - отражавшее христ. веру утверждение истинности Божества и человечества, дифизитская концепция антиохийской богословской школы гораздо более решительно подчеркивала двойство природ во Христе в ущерб единству Христа. В отличие от идеи природного двойства, имевшей онтологический статус, единство описывалось в категориях нравственных, волевых - как не только единство двух природ, но и единство двух субъектов. Это было связано в значительной степени с тем, что сам термин «природа» (φύσις), как правило, обозначал конкретное бытие, фактически оказываясь синонимом термина «ипостась».
Эти недостатки антиохийского дифизитства явным образом проявились в ереси Нестория, полемика с к-рым позволила выявить те недостатки и проблемы, к-рые таились в христологии богословов антиохийской школы. Осуждение Нестория на Вселенском III Соборе не было осуждением ни дифизитства, ни антиохийского богословия в целом. Осуждены были лишь крайние выводы - учение о двух природах, подразумевавшее во Христе не только двойство природ, но и двойство субъектов.
Свт. Кирилл Александрийский, бескомпромиссный борец с ересью Нестория, отстаивавший веру Церкви в подлинное единство Ипостаси во Христе, признал положительные стороны антиохийской христологической терминологии в «формуле единения» 433 г., в частности и саму формулу «две природы»:
«Исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, единородный Сын Божий, есть совершенный Бог и совершенный человек, [состоящий] из разумной души и тела, что Он рожден прежде веков от Отца по божеству, а в последнее время, ради нас и ради нашего спасения, от Марии Девы - по человечеству; что Он единосущен Отцу по божеству и единосущен нам по человечеству; ибо [в Нем] совершилось соединение двух естеств. Почему мы и исповедуем одного Христа, одного Сына, одного Господа».
Осуждение Нестория нанесло удар по репутации антиохийской школы и, в частности, вызвало сомнения в допустимости использования дифизитского христологического языка, что в свою очередь привело нек-рых последователей богословия свт. Кирилла Александрийского к смещению акцента на единство Христа в ущерб двойству природ, в т. ч. реальности человеческой природы Христа. Этому отчасти способствовало и невольное восприятие и использование свт. Кириллом Александрийским формулы Аполлинария «единая природа Бога Слова воплощенная».
Появление монофизитской ереси евтихианства и необходимость ее опровержения ясно показали значимость и ценность дифизитского богословия антиохийской школы.
Св. Отцы Вселенского IV Собора, отвергшего и осудившего монофизитство, в своем вероопределении смогли словесно закрепить надлежащее соответствие единства Ипостаси и двойства природ во Христе:
«Последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в божестве и совершенного в человечестве, истинно Бога и истинно человека, того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по божеству и того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде веков от Отца по божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы - по человечеству, одного и того же Христа, Сына, Господа, единородного, в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого,- так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно Лицо и одну Ипостась,- не на два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына и единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки [учили] о Нем и [как] Сам Господь Иисус Христос научил нас и [как] передал нам символ отцов».
С этого времени дифизитство как богословская концепция обретает авторитетный доктринальный статус, становясь нормой правосл. выражения веры. Это, разумеется, не означало, что Халкидонский Собор отдал предпочтение антиохийскому богословию: Собор выразил александрийское богословие свт. Кирилла в антиохийских терминах на основании послания папы св. Льва I Великого к св. Флавиану, архиеп. Константинопольскому, преодолев, т. о., несовершенство формул местных школ и достигнув истинно кафолической полноты.
Рецепция вероопределения Халкидонского Собора имела весьма тяжелую историю. В ее ходе значительная часть христ. общин Востока и Египта отказалась принять халкидонский орос, считая его рецидивом несторианства и предательством Эфесского Собора 449 г.
Среди принявших халкидонское вероопределение были и те, кто рассматривали и интерпретировали его как полную реабилитацию антиохийского богословия, т. е. фактически в несторианском духе. И лишь благодаря твердой и ясной позиции св. отцов Вселенского V Собора, осудивших еретические крайности, присутствовавшие в антиохийском Д., и вновь подтвердивших всецелую верность богословию свт. Кирилла Александрийского, Халкидонскому Собору была дана интерпретация, продолжающая оставаться нормативной.
источник: церковно-научный центр «Православная Энциклопедия»
5. Созерцание
фреска "Поругание Христа"; иконописец: Тзортзи (Зорзис) Фука; XVI в.; Греция, Афон, монастырь Дионисиат
Да созерцаю Господа Иисуса посреди фарисеев и книжников, а именно:
1) как старается Он поднять [также «восставить». — Ред.] и спасти их, а они в ответ пытаются ниспровергнуть Его и убить;
2) как желает Он исправить всякий их помысел и слово, а они [наоборот]: хотят извратить любое Его слово и мысль;
3) как печалится Он о том, что не может их оживить, они же скорбят о том, что не могут Его умертвить.
(Прим. - Ред.)
История Церкви: фарисеи, книжники, о современном фарисействе
Фарисеи – известная секта, возникшая между иудеями после долговременного их плена в Вавилоне.
Название фарисеев произошло от еврейского слова, значащего отлучать, отделять, но история их происхождения скрыта во мраке неизвестности. Гордость и лицемерие были их отличительные пороки. Они имели притязание на необычную святость и со строгой заботливостью исполняли многочисленные обряды, очищения и т. п., дошедшие до них по преданию (Мф. XV, 2), но во многих случаях своим чрезмерным исполнением преданий человеческих поступали вопреки закону Божию и делались рабами лицемерия, корыстолюбия и гордости.
За это и обличал их Господь Иисус Христос и особенно за то, что они выставляли напоказ народу свои подвиги, как то: молитвы и раздачу милостыни (Мф. VI, 2, 5). С особой силой и полнотой изобразил Иисус Христос ученикам и народу книжников и фарисеев – их гордость, лицемерие, наружное благочестие и внутреннюю нечистоту – пред Своими крестными страданиями и тогда же изрек Свой страшный приговор над этими слепыми вождями народа.
Вследствие означенных обличений лицемерия и гордости фарисеев, они, естественно, были злейшими врагами Христа и, без сомнения, по своему влиянию на народ много содействовали возмущению народа против Господа во время суда над Ним у Пилата. Богословские понятия фарисеев были правильнее и вернее, чем у саддукеев, так как они веровали в воскресение тела и в будущее воздаяние наград и наказаний, равно как в бытие ангелов и духов (Деян. XXIII, 8). Хотя секта фарисеев и была враждебно расположена к Господу Иисусу Христу, однако в первые годы христианства некоторые из последователей оной сделались истинными последователями Христа, как, напр., Никодим, Савл (Павел), Гамалиил и др.
источник: архимандрит Никифор (Бажанов) (1832-1895) "Библейская энциклопедия"
Книжники - новозаветное обозначение евр. учителей закона периода Второго храма, в большинстве случаев указывающее на противников Иисуса Христа; этим словом в основном переводится греческое слово γραμματεύς, которое восходит к евр. или арам. - писец. Спектр значения в древних языках был очень широким. В Ветхом Завете это слово чаще употребляется в том смысле, которое оно имело в др. культурах древнего Ближ. Востока - «писец, учитель, секретарь» и т. п.
Происхождение института К. как учителей закона в позднеперсид. или раннеэллинистическое время связывают с реорганизацией храмового культа Ездрой. В библейском рассказе об этом событии сообщается, что в ответ на просьбу Ездры позволить евреям вернуться из изгнания в Иерусалим персид. царь Артаксеркс повелел предоставить им все необходимые для возвращения и возобновления богослужения ресурсы (1Езд. 7:21-22).
При всей сложности вопроса о точных функциях К., священников, левитов, писцов и др. лидеров в ранней послепленной еврейской общине из свидетельств источников ясно, что К. относились к высшим кругам иерусалимского общества.
К., разделявшие часть функций с др. лидерами (священниками, пророками, политическими лидерами и т. п.) в период плена и после возвращения, несомненно играли определенную роль в составлении и редактировании библейских текстов. По мнению мн. исследователей, они копировали библейские тексты и занимались их несистематической интерпретацией, результаты которой частично могли быть включены в сами тексты. Не ясно, принадлежали ли К. к кругам, создававшим библейские традиции, но, безусловно, они должны были нести ответственность за их передачу.
Источники позволяют делать предположение о существовании до 70 г. определенного плюрализма в религ. вопросах и даже конкуренции между группами К. Они были не только среди фарисеев, где играли доминирующую роль, но и среди саддукеев и зилотов.
В Новом Завете, более чем в любом др. источнике, К. рассматриваются как единая группа. Евангелисты-синоптики изображают их противниками Иисуса, при этом никаких др. особых характеристик, объединяющих их в отдельную группу, не приводится. Соответствующие акценты расставлены уже в самом начале Евангелия от Марка: Иисус учит «как власть имеющий (ὡς ἐξουσίαν ἔχων, «как имеющий силу [Божию]»), а не как книжники» (Мк. 1:22); (Мф. 7:29). Нек-рые К., упомянутые в Галилее, по словам евангелиста, пришли из Иерусалима (Мк. 3:22; 7:1). Описание споров К. с Иисусом позволяет предположить, что они были признаны авторитетными евр. учителями закона (Мк. 1:22; 9:11).
Что касается содержания споров Иисуса с К., то в изображении евангелистов с самого начала они разгораются прежде всего вокруг вопроса об ἐξουσία - (Божественной) «власти», с к-рой Иисус учит (Мк. 1:22), прощает грехи (Мк. 2:6), принимает мытарей и грешников (Мк. 2:16), совершает исцеления (Мк. 3:22) и сообщает волю Божию невзирая на традиции К. (Мк. 1:22; 12:28, 32; ср.: 9. 11; 12. 35). Вместе с тем обращение к Иисусу «равви» (Мк. 9:5; 10:51; 11:21; 14:45) показывает, что и Он Сам многими считался авторитетным учителем-книжником, который, однако, в Своей проповеди отличался от К. того времени именно этой Божественной властью (ἐξουσία).
источник: церковно-научный центр «Православная Энциклопедия»
О современном фарисействе
– Сейчас много говорится и пишется о фарисействе среди христиан. Как вы определите значение этого термина?
– Конечно, он имеет более расширенное значение, чем во времена Христа. Теперь никто уже не связывает фарисейство исключительно с одним из направлений в иудаизме, теперь это метафора. Термином «фарисейство» обозначается религиозное лицемерие.
– То есть, говорить нужно прежде всего о психологии фарисейства?
– Вернее, об особенности греховной психологии человека. Ведь в Евангелии в притче о мытаре и фарисее именно это подчеркивается. Господь говорит: «Всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 14:11).
Падшему человеку свойственно считать себя лучше других, а иногда и ханжески демонстрировать свое превосходство.
– Почему человек становится фарисеем, и как уберечься от этой болезни?
– Все же, в основе фарисейского поведения лежит сознание того, что есть добро и есть зло. Человек стремится к добру, у него это не совсем получается. И он начинает изобретать то, чего нет. К тому же фарисейство всегда (пусть неосознано) рождается из желания доминировать над другими. Если такое состояние заходит далеко, то рано или поздно вырождается в ненависть к тем, кто не хочет признать твое величие, твое совершенство. Оно может дойти до актов преследования и жажды уничтожения инакомыслящих. Чтобы уберечься от этой болезни, нужно терпимее относиться к людям, уметь прощать их. И жить сознанием собственной греховности, покаянием. В той или иной степени, пусть самой малой, лицемерие и фарисейство живет в каждом из нас. Мы все больше стараемся кем-то казаться, чем быть на самом деле.
– Можно ли сказать, что в наше время «фарисейская болезнь» наиболее заразна и распространена, особенно среди неофитов?
– Думаю, что среди неофитов это всегда было распространено. А поскольку в церкви сейчас много неофитов, то и фарисейство так заметно. К сожалению, такое настроение – судить всех, отыскивать недостатки, обличать – кончается часто отходом от церкви или рождает всевозможные раскольнические группировки.
– Поговорим о конкретных примерах проявления фарисейского сознания в наши дни.
– Примеров этих, увы, немало. Нередко люди, придя в церковь, начитавшись книг, начинают думать, что они уже все знают. Что они праведны. И к своим еще недавно близким людям из окружающего нецерковного мира они начинают относиться свысока, с презрением. И тем самым не привлекают их к вере, а только отталкивают. Или, наоборот, еще совсем не укоренившись во Христе и в Церкви, оставаясь невеждой в богословии, в догматике, человек повсюду начинает проповедовать. Естественно, что он повсюду наталкивается на сопротивление и сам становится нетерпимым, озлобленным.
А еще хуже, когда вчерашние партийные деятели начинают защищать Православие со страниц газет и с экранов телевизоров. Цитируя святые слова, они по привычке подо все подводят политическую подкладку. От них не услышишь слов любви, а только обвинения.
Люди старого поколения часто склонны повторять фарисейскую ошибку неразличения сути христианской Веры от буквы Предания. Ведь Предание нарастало из столетия в столетие, как снежный ком, и не все в нем применимо ко дню сегодняшнему. Конечно, стремление сохранить прошлое не так уж плохо, но ведь суть Предания именно в том и состоит, чтобы соединить вечное Божественное Откровение с условиями жизни каждого времени, каждой эпохи.
– К тому же, и до правильных слов нужно дорасти? Ведь часто, повторяя цитаты из святых Отцов, мы, не имея их духа, плохо понимаем значение их слов…
– Конечно, это так. Наследие святых Отцов громадно. И всегда надо знать, в каких условиях было сказано то или иное слово, для кого, с какой целью. А просто начетническое цитирование может даже исказить смысл.
– Справедливо ли сказать, что мы тут имеем дело с некоей театральностью?
– Верно. Потому что само слово «лицемер» в буквальном переводе означает актерство.
– Можно ли сказать, что фарисейство – антипод святости?
– Да. Ведь когда человек думает или говорит, что он лучше другого, то он всегда хуже другого. А святые люди считают себя хуже всех и никем не гнушаются. Ярчайший пример XX столетия – поведение св. прав. Иоанна Кронштадтского. Великий праведник земли нашей никого не отвергал, ни к кому не относился с пренебрежением. К нему приезжали, ему писали со всего мира люди, и он старался помочь всякому: и евреям, и мусульманам, и католикам, и протестантам. А человек с фарисейским сознанием, прежде чем помочь кому-то, будет выяснять «наш» или «не наш» человек. Фарисей живет в принципиально замкнутом мире. Таким человеком руководит не живая личность Христа, а свод законов, мертвая буква. И такой человек, в отличие от святого, который во Христе имеет свободу духа, страшно несвободен, зажат системой запретов. Но обычно он не видит своего бедственного состояния, пока Господь не смирит болезнью, несчастьем или даже каким-либо падением.
источник: интервью с архимандритом Ианнуарием (Ивлиевым) (1943-2017), профессором Санкт-Петербургской духовной академии, одним из авторов «Православной энциклопедии»
6. Проповедь о борьбе немощных со всемогущим
"Совѣща́ша же архiере́е, да и ла́заря убiю́тъ,"
"Совэщaша же ґрхіере1є, да и3 лaзарz ўбію1тъ,"
"Первосвященники же положили убить и Лазаря,"
(Ин. 12:10)
Договорились они сперва убить Делателя, а потом и Его дело. Ведь воскресший Лазарь был делом Христовым. Что толку, помышляли они коварно, убить Чудотворца, но оставить в живых свидетеля Его величайшего чуда? Каким гневом воспламенился бы тогда народ на них как на злодеев! И все-таки свершилось, что убили они Христа, а с Лазарем промахнулись.
И что потом?
Потом они — либо их единомышленники — поубивали с десяток Его Апостолов, а промахнулись с сотнями тысяч [верующих].
А затем предали смерти и сотни тысяч, но потерпели неудачу с миллионами.
Наконец, обнаружилось [и то], что даже убитые воскресали к жизни за их спинами, как скошенная трава, а предназначенные к истреблению всходили перед их лицами, как трава посеянная.
Напрасно мудрый Гамалиил говорил:
"Если это дело от Бога, то вы не можете разрушить его" (Деян. 5:39)
Безуспешно чрез все века острили богоборцы свою немощь, чтобы посечь Божии посевы. Ведь чем ожесточеннее они их косили, тем буйнее они разрастались. О безумные христоборцы, тогдашние и теперешние! Ваши булавы и палицы отскакивают от града Христова, поражая ваши собственные хижины и обращая их в прах и пепел. Во все века было у вас вдоволь союзников: помимо диавола, с вами были еретики, идолопоклонники, фанатики, гадатели и колдуны, развратные князья и богачи, насильники и все закоренелые грешники. Однако до сего времени вы были побеждаемы; и, без всякого сомнения, все соратники ваши вкупе с вами будут сокрушены до скончания века.
Да подобает же Тебе за это, всемогущий и непобедимый Господи, слава и [по]хвала вовеки. Аминь.
(Прим. - Ред.)
Нравственное богословие: богоборчество
Как создан мир благим словом Божиим, благословением – в глубочайшем, онтологическом значении этого словосочетания, так и спасается и восстанавливается он благодарением и благословением, нам во храме Христа дарованными. Ими познаем и принимаем мы мир, как икону, как причастие, как освящение. Ими претворяем его в то, чем и для чего он был создан и дан нам Богом.
«Благодарив, благословив, освятив...», – каждый раз, что произносим мы эти слова молитвы благодарения, ими творим воспоминание Христа, «приемлющего во святые Свои и пречистые и непорочные руки хлеб», – и это значит – материю, мир, творенье, мы опять свидетели новотворения мира, воссоздания его как «рая пищи бессмертия», в котором все, созданное Богом, призвано стать нашим причастием Божественной любви, Божественной жизни.
И, наконец, будучи исполнением знания, благодарение есть исполнение и свободы, той подлинной свободы, о которой сказал Христос:
«познайте истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32).
Эту свободу потерял человек в отпадении своем от Бога, в изгнании из рая. Как знание, которым, считая его всесильным, кичится он, не есть подлинное знание, так и та свобода, вопли о которой не сходят с его уст, не есть подлинная свобода, а некий таинственный, никакой «точной» наукой не объяснимый, отсвет ее, загадочная жажда ее в человеческом сердце. Можно удивляться тому, как легко сами христиане забывают об этом и легкомысленно, как нечто само собой разумеющееся, усваивают дешевую «освободительную» риторику, которой захлебывается современная цивилизация. Удивляться потому, что христиане должны были бы лучше других знать, что на деле, в «мире сем», порабощенном греху и смерти, никто никогда не смог определить сущность этой, ставшей идолом, свободы, описать то «царство свободы», борьба за достижение которого якобы определяет человеческую историю.
И это так потому, что и тут опять мы знаем о свободе, но мы не знаем свободу. Да и о ней-то мы знаем только относительно, только «по сравнению». Да, конечно, человек, живущий в православном государстве, свободнее живущего в государстве тоталитарном. Для заключенного в тюрьму свобода начинается за стеной его камеры. Для живущего на свободе она – в преодолении какой-нибудь ближайшей несвободы, и так до бесконечности... И, однако, сколько бы таких пластов «несвободы» мы ни снимали, снимая один, мы неизбежно находим под ним следующий, оказывающийся не менее, а еще более непроницаемым, и, казалось бы, должны были бы постичь иллюзорность сжигающей нас мечты. Этой иллюзорности может не знать рядовой человек, чье внимание сосредоточено всего лишь на очередной несвободе, ее не знает толпа, идущая на приступ очередной Бастилии, не знает тот Ортега-и-Гассетовский «массовый человек», которого «освободители» всех мастей и оттенков превратили, по слову одного русского поэта, в "ура из глотки патриота, долой из глотки бунтаря». Но это узнают и об этом всей своей страшной судьбой свидетельствуют те немногие, кто в своем прометеевском искании свободы, свободы не только от кого-то и, от чего-то, а абсолютной «свободы в себе», разбились об ту глухую стену, к которой неизбежно приводит это искание в «мире сем», по его стихиям и логике...
У Достоевского в «Бесах» кончает самоубийством Кириллов. А в «реальной жизни» – тонет в безумии Ницше, разрушает свою жизнь, услышав «жуткий смех идиота», Артюр Рембо; «Я гляжу в стену», – шепчет умирающий Валери, и черное, кафкианское пламя абсурда и отчаяния все явственнее прорывается сквозь трещины якобы на свободе и разуме построенного, свободу сулящего мира.
Но пора признать, что в этой трагедии свободы христиане несут на себе огромную долю ответственности, что не случайно корни этой трагедии уходят в тот мир и в ту культуру, которые еще совсем недавно называли себя христианскими. Ведь, с одной стороны, именно с христианством и только с ним вошло в мир неслыханное, невозможное благовестие свободы, призыв – «стоять в свободе, которую даровал нам Христос» (Гал. 5:1). Именно христианство, и только оно, навсегда "отравило" человеческое сознание этой неутолимой жаждой. А с другой стороны, кто же, как не сами христиане, подменили, можно даже сказать, предали это благовестие, сведя его – для мира, для «внешних» – к гладкому, «научному» и «объективному» знанию о Боге, к тому знанию извне, которое не может определить Бога иначе, как в категориях власти, авторитета, необходимости и закона.
Именно отсюда – страшный пафос богоборчества, что присущ всем идеологиям, сулящим человечеству свободу. Тут нет недоразумения, ибо если Бог есть то, что самоуверенно утверждает о Нем «знание о Боге», то человек – раб, и это – несмотря на все оговорки и разъяснения, предлагаемые в гладких апологетиках и теодицеях. И тогда, во имя свободы, нужно, чтобы Бога не было, нужно Его убить, и этим богоубийством и движется на последней глубине своей современное, само себя обожествившее человечество...
Таким образом, ни «мир сей», ни по его логике и категориям построенное «знание о Боге» не в силах определить сущность свободы в ее сути, не отрицательном только, а положительном и абсолютном содержании. И это так потому, что свобода не есть некая «сущность», нечто существующее и, следовательно, определимое «само по себе». Бог создал нас не для какой-то отвлеченной «свободы», а для Себя, для приобщения нас, «приведенных» из небытия, к той жизни, и жизни преизбыточествующей, которая только от Него, в Нем, Он. Только этой жизни жаждет и ищет человек, только ее и называет ему самому непонятным, ибо ничему из природы «мира сего» не соответствующим, и потому – всегда затверделым, словом свобода, только к ней стремится даже тогда, когда в слепоте и безумии борется с Богом.
Поэтому оставим «мертвым погребать мертвецов» (Мф. 8:21), оставим это безрадостное искание квадратуры круга, которым неизбежно становится всякая попытка поставить и разрешить «проблему свободы». Оставим и вслушаемся в то благодарение, о котором мы только что сказали, что в нем исполняется подлинное знание Бога, совершается встреча с Ним, а не с идеями о Нем.
В благодарении, которым, как воздухом, живет Церковь. Вслушаемся, и, в меру нашего приятия этого благодарения, мы поймем, и не разумом только, а всем существом, что тут и только тут, только в этом знании – благодарении и происходит вхождение наше в единственно-подлинную, ибо Божью, – свободу. В свободу, как само дыхание, как царственное благородство, как силу и совершенство, полноту и красоту той жизни, вернее же – как саму жизнь с избытком, что подает жизни податель, Дух Святой, который «дышит, где хочет, и голос Его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Ин. 3:8).
Рожденный от Бога, познавший Его – благодарит, благодарящий – свободен, и в том сила и чудо благодарения, как свободы и освобождения, что он уравнивает неуравнимых: человека и Бога, тварь и Творца, раба и Владыку. Не тем от дьявола внушенным человеку «равенством», скрытый двигатель которого в зависти, в ненависти ко всему, что свыше, что свято и высоко, в плебейском отвержении благодарения и поклонения, и потому – в стремлении все уравнять по низу. А уравнивает тем, что зависимость человека от Бога, объективно несомненную и онтологически абсолютную, знает как свободу. Знает изнутри тем знанием Бога, из той встречи с Богом, из которой само оно, благодарение, свободно рождается. И если зуд равенства – от незнания – есть зуд раба, то благодарение и поклонение – от знания и зрения, от встречи со Святым и Высоким, от вхождения в свободу сынов Божиих.
Эту свободу являет и дарует нам Церковь каждый раз, что восходим мы к самой вершине Божественной Литургии и слышим к нам и ко всему творению Божьему обращенный, все в себе обнимающий призыв:
"Благодарим Господа!"
и на него в полноте ведения отвечаем:
"Достойно и праведно!.."
источник: протопресвитер Александр Шмеман (1921-1983) священнослужитель Православной Церкви в Америке
"Евхаристия. Таинство Царства" Глава 9. "Таинство благодарения"
Литургика: "Благодарим Господа!"
После окончания пения Символа веры диакон торжественно и громко провозглашает:
«Станем добре, станем со страхом, вонмем, святое возношение в мире приносите»,
то есть стоя со страхом и благоговением будем внимательны к тому, что происходит. В этот момент нам начинает открываться истинный смысл собрания на общую молитву (литургию) — это Возношение, или, по-гречески, анафора. Мы и раньше знали, в чем цель этой службы, и неоднократно призывались ко вниманию, чтобы воспринимать произносимую премудрость. Однако этот момент — переломный, приготовление к чему-то действительно великому, что требует от нас, в дополнение ко вниманию, еще и страха — того страха Божия, совершенного страха, о котором говорит пророк-псалмопевец Давид:
"бойтеся Господа вси святии Его" (Пс. 33:10).
Поскольку наша литургическая цель — богообщение, то есть пребывание с Богом, то, по слову аввы Дорофея, мы должны, навыкнув первоначальному страху мучений и наказания, прийти к страху совершенному, понуждающему нас, уже вкусивших сладости пребывания с Богом, бояться лишиться ее.
Однако, будучи еще слабыми христианами, не имеющими совершенного страха и даже часто забывающими о страхе первоначальном, наказании за грех, мы можем убояться хотя бы того, что будет происходить с этой минуты. Вот как об этом вдохновенно говорит священноисповедник Сергий Правдолюбов:
«Как изумительно раздвинулись стены Сионской горницы! Они стали стенами вселенной, и горница Сиона готова принять под свою таинственную сень верующих всех народов и стран, поставив их непосредственно пред лицом Христа Спасителя, невидимо присутствующего в священнодействии Тела и Крови, для того чтобы принять из Его пречистых рук таинственное Приобщение…».
Сразу вслед за призывом диакона народ устами хора отвечает:
«Милость мира, жертву хваления».
Данные слова есть исповедание перед Богом, что мы сейчас собрались для того, чтобы принести жертву: наше прощение (милость) — врагам, а благодарное славословие (хваление) — Богу. Жертва — это основание любви, ее выражение в конкретном действии. И со стороны Бога по отношению к нам и всему миру «эта Жертва была действительно «милостью мира» благодаря заслугам Христа Спасителя, Который сошел на землю и помирил Бога с человеком; эту Жертву, принесшую нам мир, будем приносить как жертву хвалы за наше спасение» (священноисповедник Сергий Правдолюбов "Объяснение Божественной литургии").
После этого раздаются из алтаря три последовательно произносимых возгласа священника, как бы разъясняющих, еще раз напоминающих молитвенному собранию, к какой цели мы движемся и какими средствами ее можно достигнуть.
Первый возглас, более похожий на молитву, священник произносит, повернувшись лицом к народу и благословляя его через закрытые Царские врата:
«Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы (любовь) Бога и Отца, и причастие Святаго Духа буди (да будет) со всеми вами».
В этой молитве испрашивается нам от каждой Ипостаси Святой Троицы высший дар: от Сына — благодать, от Отца — любовь, от Духа — причастие (св. Николай Кавасила). Народ (хор) отвечает священнику:
«И со духом твоим».
Христианин должен «в эти слова вложить горячую молитву ко Господу об отце своем духовном, и Господь благословит тогда и священника, и верного духовного сына его, молящегося о нем» (священноисповедник Сергий Правдолюбов). Это взаимное моление в духе братского единства всех христиан дает священнику почувствовать, что за спиной у него о нем же молятся единомысленные христиане (и это, безусловно, придает дополнительные силы).
Далее евхаристический диалог предстоятеля и народа продолжается. Следующий возглас священника:
«ГорЕ имеим сердца»,
то есть к небу духовному (Горнему миру) обратим сердца (помышления) наши. На что народ отвечает:
«Имамы ко Господу»,
что значит — они (сердца наши) уже обращены к Богу.
Эти возгласы — одни из самых древних в Литургии и объясняются святыми Отцами как увещевание иереем молящихся и их утвердительный ответ на призыв мыслить в этот момент только о Горнем (небесном).
Получив от народа уверение в том, что молящиеся полностью готовы к совершению Евхаристии, священник, воздевая руки к небу, возглашает:
«Благодарим Господа».
Хор же начинает петь песнопение:
«Достойно и праведно есть покланятися Отцу, и Сыну, и Святому Духу, Троице Единосущней и Нераздельней».
Это и есть момент исключительного благодарения, приносимого нами Богу, содержание которого раскрывается в трогательной молитве, которую читает в этот момент священник перед престолом:
«Достойно и праведно Тя пети, Тя благословити, Тя благодарити, Тебе покланятися на всяком месте владычествия Твоего…».
Эта молитва объемлет все стороны взаимоотношений Бога и человека: от дарования нам бытия до возведения на Небо, в также дарованное нам Царство будущего века.
Эта молитва — наиболее полное выражение сущности Евхаристии как смысла существования человеческого рода. Приведем здесь размышления по этому поводу одного из лучших литургистов архимандрита Киприана (Керна):
«Евхаристия есть благодарственная Жертва, и именно при чтении этой молитвы священник должен помнить о всем том, за что он намеревается принести Богу свою благодарность… Следует и мирянам знать и помнить, что нет более соответствующего и подходящего момента в литургической жизни для принесения благодарности Богу, как именно эта начальная евхаристическая молитва. При словах «Благодарим Господа» все молитвенное собрание и каждый в отдельности христианин должны принести Богу словесную и бескровную Жертву за все оказанные им Богом благодеяния».
источник: иеромонах Дорофей (Баранов)