"Охридский пролог" святителя Николая Сербского: 17 (4) марта

1. Преподобный Герасим, иже на Иордане.

     Сей знаменитый святой сначала учился подвижничеству в египетской Фиваиде, а затем пришел на Иордан и основал там обитель, в которой жило около 70 монахов и которая существует до сего дня. Для своего монастыря он ввел особый устав, согласно которому монахи пять дней проводили в своих кельях, занимаясь плетением корзин и циновок. В кельях запрещалось разжигать огонь, все пять дней вкушали они лишь немного сухого хлеба и фиников. Монахи были обязаны держать свои кельи всегда незапертыми, так что, даже если они их покидали, любой мог туда войти и взять что угодно. По субботам и воскресеньям собирались они в монастырскую церковь, имели общую трапезу с вареной пищей и выпивали немного вина во славу Божию. После этого каждый монах приносил и выкладывал к ногам игумена то, что сделал он за минувшие пять дней. У каждого монаха была только одна одежда.

     Преподобный Герасим служил для всех образцом. В течение Великого поста он не вкушал ничего, а только причащался Святых Тайн. Однажды встретил он рычащего от боли льва, в лапу которого вонзился шип. Герасим подошел к нему, перекрестился и вынул шип из лапы зверя. Лев настолько дал себя укротить, что пришел вместе со старцем в обитель и оставался там до его смерти. А когда старец скончался, лев умер от печали по нему.

     Святой Герасим присутствовал на Четвертом Вселенском Соборе в Халкидоне, в правление Маркиана и Пульхерии. И хотя незадолго до того он отчасти склонялся к монофизитской ереси Евтихия и Диоскора, однако на упомянутом Соборе был великим поборником Православия. От ереси отвратил его преподобный Евфимий Великий. Из учеников преподобного Герасима самым славным был преподобный Кириак Отшельник. Преподобный Герасим упокоился в 475 году и перешел в вечную радость Господа Своего.

---

(Прим. - Ред.)

Монашество: устав монастыря преподобного Герасима Иорданского

Известный христианский писатель-монах VI века, Кирилл Скифопольский, агиографические труды которого переводились на славянский язык монахами Киево-Печерской лавры в ранние годы существования этого монастыря, оставивший в истории описания жизни семи Палестинских подвижников, в том числе преподобных Феодосия Великого, Саввы Освященного и Евфимия Великого, так пишет об преп. Герасиме:
«Великий Герасим, житель и покровитель иорданской пустыни, построивший там великую лавру не менее чем для 70 отшельников, устроил посредине ее монастырь и установил, чтобы вступившие в монашество жили в монастыре, а достигшие степеней совершенства помещал в кельи с таким правилом, чтобы пять дней недели каждый пребывал в келье, не вкушая ничего, кроме хлеба, воды и фиников; в субботу же и воскресение положил собираться в церковь и по причащении Святых Тайн вкушать варенную пищу и немного вина. Они так мало заботились о мирских вещах, что не имели ничего, кроме одежды, не имели даже другой одежды. Выходя, не затворяли кельи, дабы если не пожелал бы кто, без всякого препятствия мог найти и взять, что ему угодно. Герасим настолько был воздержан, что весь Великий пост пребывал без пищи, довольствуясь только причастием Святых Тайн».

Также в продолжении описания жизни иноков палестинской лавры преп. Герасима Иорданского, Кирилл Скифопольский описывает строгий устав монашеской жизни лавры:
«Вступившие в монашество жили (в начале) в монастыре и исполняли в нем обязанности иноческие; а те, которые приучали себя к частым и продолжительным трудам и достигли некоторых степеней совершенства в подвижнической жизни, помещались в кельях. Отшельники так мало заботились о мирских вещах, что не имели ничего кроме одежды, не имели даже другой одежды. Постелью им служила рогожа. В келье находился еще сосудец с водой, которую пили и в ней же смачивали пальмовые прутья. Когда они выходили из кельи, то не затворяли ее, чтобы кто пожелает, мог в келью войти и взять, что нужно, из маловажных вещей, там находящихся: так они мало были привязаны к земным вещам! Не дозволялось никому в келье разводить огонь и вкушать вареное.
Когда некоторые из пустынников пришли однажды в преп. Герасиму просить позволения разводить в кельях огонь, греть воду, есть варенное и читать при светильниках, то великий старец сказал им в ответ:
«Если хотите так жить, то вам гораздо выгоднее быть в монастыре. Но я в продолжение всей жизни моей никак не позволю, чтобы это было у пустынников».
Жители Иерихона, услышав, что жизнь старцев у аввы Герасима так строга и безотрадна, поставили себе за правило в субботу и воскресный день приходить к ним и приносить какое-ибо утешение. Многие из подвижников, узнав, что жители Иерихона приходят к ним с таким намерением, бегали и уклонялись от них.»

В XX веке, в результате арабо-израильского конфликта, в период с 1948 по 1967 годы монастырь оказался в полном запустении, т.к. оказался на территории Иордании и не посещался паломниками.

Новый импульс возрождения монашеской жизни, монастырь получает в 1976, когда сюда приходит служить тогда еще молодым диаконом из лавры преп. Саввы Освященного будущий настоятель монастыря, уроженец полуострова Пелопонесса в южной Греции, архимандрит Хризостом (Тавулареас), который подвизается в Святой Земле уже более 40 лет.

Монастырь на тот период находился в состоянии разрухи, дорога к монастырю отсутствовала совсем, в обители не было воды, электричества, а температура летом достигает порядка 50 градусов по Цельсию. Первые 12 лет пришлось использовать дождевую воду из цистерны центрального двора, пока не были подведены электричество и вода на расстоянии 3-х километров от монастыря. Воды все равно не хватало и арх. Хризостом с рабочими арабами, вручную прокопал на территории монастыря свою скважину воды глубиной 25 метров, которая оказалась чистой и сладкой. В то время как обычно в этих местах вода из за близости к Мертвому морю бывает солоноватой и непригодной для питья.

После нахождения питьевой воды, территория монастыря, раскинувшегося своим благодатным оазисом на территории 18 гектаров земли расцвела тенистым парком различных деревьев и сельскохозяйственных угодьев, в котором красиво поют птицы. Здесь есть пруд с рыбами, верблюды, козы, лошади, кролики, куропатки, куры, утки. Также на территории монастыря действует паломническая гостиница.

источник: официальный сайт Императорского Православного Палестинского Общества

2. Мученики Павел и Иулиания.

     Брат и сестра из Птолемаиды Финикийской. Были страшно мучимы за Христа императором Аврелианом и, в конце концов, усечены мечом. Во время их мучений были явлены многие чудеса, при виде которых немалое число язычников обратилось в веру, так что и из них некоторые были в 273 году обезглавлены и приняли венцы.

3. Преподобный Иаков Постник.

     Жил в VI веке. Настолько усовершился в богоугодной жизни, что молитвой исцелял самых тяжелых больных. Однако враг рода человеческого насылал на него сильные искушения. Так, однажды некоторые насмешники подослали к нему развратную женщину. Лицемерила она перед ним и плакала, но [мало-помалу] соблазняла на грех. Увидев, что впадет он в грех, Иаков положил свою левую руку на огонь и держал ее так до тех пор, пока она вся не обгорела. При виде этого женщина исполнилась страхом и ужасом, покаялась и исправила свою жизнь.

     Впрочем в другой раз не смог он одолеть искушение, но впал в грех с одной девицей, которую родители привели к нему как одержимую, чтобы исцелил он ее от этой напасти. Он и вправду изгнал из нее беса, но потом согрешил с ней и, дабы скрыть свое падение, убил ее и бросил в реку. Как и обычно: от блуда недалеко и до убийства. Десять лет после этого провел Иаков в сугубом покаянии, живя в погребальной пещере. Но однажды узнал он, что Бог простил ему грех. Во время великой засухи, от которой страдали и люди, и скот, по его молитве земля оросилась дождем.

     Вот пример, подобный Давидову; как коварен злой демон: по Божию попущению, способен он одолеть даже величайших столпов духа. Но опять-таки искренне кающимся Бог по Своему милосердию прощает и самые тяжкие грехи, не наказывая их, когда они сами себя карают.

4. Стихотворение

Чем больше высота — тем и больней паденье,
Кто на гору взошел — тем важно охраненье.
Святой апостол пишет всем в благое наставленье:
Кто мыслит, что стоит, блюди себя, чтоб не упасть.
Побойся Бога, а на собственную не надейся власть.
Иаков Постник исполином был по высоте души,
Но с крутизны сорвался — его дьявол сокрушил.
Ведь грех один всегда к другому простирается:
Так, гнусный блуд коварного убийства домогается.
Одно паденье может расточить всю добродетель:
Иаков погибал, но Бог, великий Благодетель,
На покаянье время дал ему, чтоб душу исцелить,
Чтоб с раной затянувшейся — прощенье получить.
В худом амбаре быстро повреждается зерно,
В палаты благовонные, через разбитое окно,
Если вползет хоть горстка полевых жуков,
Благоухание уходит — запах будет не таков!
И сотня боевых побед на пользу не пойдет,
Если в последней битве с плеч голова спадет.
Ведь жизнь духовная — борьба против незримых орд,
На пораженье обречен заране тот, кто нерадив и горд.
Но тех, кто имя Божие смиренно призывает,
Таких Господь во брани сей усердно защищает.

5. Рассуждение

     Если людская философия могла удовлетворить человека, почему тогда философы Иустин и Ориген стали христианами?
Почему Василий, и Златоуст, и Григорий, изучившие в Афинах всю эллинскую философию, приняли крещение?
И блаженный Августин, наставленный как в эллинской, так и в римской мудрости, почему, отвергнув всё, начал искать спасения и света в вере Христовой?
И святой Климент Римский, который был весьма богат и образован?
И святая Екатерина, происходившая из царского дома и знавшая всю светскую египетскую мудрость?
И царевич Иоасаф в Индии, которому была известна вся философия индийская?
И многие, многие другие, которые сначала искали объяснения мировой загадки и света своей души в философии, а потом приступили к Церкви и поклонились Владыке Христу?

---

(Прим. - Ред.)

Основное богословие: религия и философия

Философия и религия имеют совершенно различные задачи и суть различные по существу формы духовной деятельности.
Религия есть жизнь в общении с Богом, имеющая целью удовлетворение личной потребности человеческой души в спасении, в отыскании последней прочности и удовлетворенности, незыблемого душевного покоя и радости.
Философия есть, по существу, совершенно независимое от каких-либо личных интересов высшее, завершающее постижение бытия и жизни путем усмотрения их абсолютной первоосновы.

Но эти, по существу, разнородные формы духовной жизни совпадают между собой в том отношении, что обе они осуществимы лишь через направленность сознания на один и тот же объект – на Бога,точнее, через живое, опытное усмотрение Бога. Конечно, отвлеченно рассуждая, возможно представить себе и обратное соотношение – именно совершенное расхождение путей осуществления обеих задач. Где, как, например, в буддизме, личное спасение отыскивается не на пути общения с Богом и где, с другой стороны, разум тщится постигнуть жизнь и мир не из его вечной и абсолютной первоосновы, – там между религией и философией не ничего общего; они не то что противоречат одна другой, они в этом случае так же не соприкасаются между собой, как, скажем, музы ка и химический анализ. Но все дело именно в том, что такие, совершенно расходящиеся пути суть и для религии, и для философии пути мнимые, не приводящие к цели, и что, наоборот, подлинное осуществление задач и той и другой возможно только на путях, ведущих к одной и той же цели – к Богу.
В отношении религии это утверждение не требует, конечно, особого доказательства; мы можем здесь спокойно предоставить отдельным парадоксалистам труд, вопреки общечеловеческому опыту, доказывать противоположное. Наоборот, в отношении философии это есть тезис, требующий окончательного уяснения и доказательства, отнюдь еще не исчерпанного предыдущими общими соображениями.

..................................................

Два сомнения возникают здесь, которые с разных сторон выражают, в сущности, одну и ту же трудность.
С одной стороны, религиозная идея Бога, по-видимому, противоречит целям философии в том отношении, что предполагает в природе Бога и потому в живом отношении к Богу момент тайны, непостижимости, неадекватности человеческому разуму, тогда как задача философии именно в том и состоит, чтобы до конца понять и объяснить первооснову бытия. Все логически доказанное, понятое, до конца ясное, уже тем самым лишается своей религиозной значимости. Бог, математически доказанный, не есть бог религиозной веры. Отсюда представляется, что, если бы даже философия действительно познала истинного Бога, доказала Его бытие, разъяснила Его свойства, она именно этим лишила бы Его того смысла, который Он имеет для религии, т. е. убила бы самое драгоценное, что есть в живой религиозной вере. Таково сомнение многих религиозных натур, которым часто кажется, что чем более философия религиозна по своему предмету, т. е. чем упорнее она занята логическим постижением Бога, тем она опаснее для цели религии – для живого, верующего обладания неизследимым и неизреченным источником спасения. И тот же ход мыслей приводит иногда философию к убеждению, что ее истинная задача – понять Бога, тем самым уничтожить ту безотчетность и таинственность Его, которая придает религии характер интимной веры; философия есть в этом случае, как у Гегеля, замена безотчетной, инстинктивной веры ясным знанием – преодоление веры знанием. Как нельзя одновременно переживать радость живой любви к человеку и брать того же человека как объект холодного научного анализа, так нельзя одновременно веровать в Бога и логически постигать Его.

В ином аспекте эта же трудность принимает форму другого сомнения. Бог религиозной веры, источник личного спасения необходимо есть живая личность. Но, по-видимому, из всех категориальных форм, в которых может мыслиться центральное философское понятие первоосновы бытия, наименее подходящей является именно форма живой личности. Мыслится ли Бог в философии как субстанция мира или как его первопричина, как всеединая вечность или как творческая сила развития, как мировой разум или как жизнь, он есть, во всяком случае, что-то безличное, какое-то в известной мере всегда пантеистически-мирообъемлющее начало, в котором философия, не изменяя своей задачи постижения и логического осмысления бытия и не приспособляясь искусственно к требованиям религиозного чувства, не может усмотреть антропоморфных черт живой, карающей и любящей личности, необходимых для религиозного отношения к Богу. Роковым образом, независимо от содержания отдельной философской системы, Бог философии носит на себе печать своей зависимости от нужд отвлеченной мысли и именно поэтому есть для религиозного чувства лишь иллюзорный суррогат истинного Бога – мертвый камень вместо хлеба, насыщающего голод религиозной души, или, в лучшем случае, ни к чему не нужная, туманная, бесплотная тень того истинно-сущего, которым во всей полноте и жизненности Его реальности уже обладает непосредственная религиозная вера.

В основе обоих сомнений лежит в конечном счете, как уже указано, одна трудность; и надо признать, что это есть действительно серьезная трудность – одна из глубочайших и важнейших философских проблем,– в отличие от того легкоразрешимого противоречия, с которым мы имели дело выше и которое вытекало лишь из поверхностных и совершенно ложных банальных пред ставлений о сущности философии и религии. Трудность эта сводит ся к вопросу: может ли философия, которая есть постижение бытия в логической форме понятия, вместе с тем не быть рационализмом? Заслуживает внимания, что этот вопрос является решаю щим не только для согласования философии и религии, но и для возможности самой философии.
В самом деле, философия, с одной стороны, есть постижение бытия в системе понятий и, с другой стороны, постижение его из его абсолютной и всеобъемлющей первоосновы. Но понятие есть всегда нечто относительное и ограниченное; как же возможно выразить абсолютное в формах относительного, овладеть бесконечным, уловив его в сети конечного? Как можно – проще говоря – постичь непостижимое? Казалось бы, мы стоим перед роковой дилеммой: либо мы ищем само абсолютное, выходящее за пределы всего конечного и – тем самым – логически выразимого, и тогда мы не можем действительно постичь и логически зафиксировать; либо же мы ищем только логическую систему понятий и тогда всегда пребываем в сфере только относительного, частного, производного, не доходя до подлинной первоосновы и целостного всеединства бытия. В обоих случаях задача философии остается неосуществленной.

Немало философских систем терпело крушение на этой трудности. Но в своей основной магистрали философия давно уже сосчиталась с этой трудностью и принципиально преодолела ее:
- в учении Гераклита о взаимной связи, и живой гармонии противоположностей,
- в наиболее глубоких, преодолевающих ранний рационализм, позднейших диалогах Платона, в учении о Боге Филона Александрийского,
- во всем направлении так называемого “отрицательного богословия”,
- в новоплатонизме и философской мистике христианства,
- в учении Николая Кузанского о docta ignorantia (ученое незнание - Ред.),
- в наиболее продуманных и точных формулировках так называемого “онтологического доказательства” бытия Бога,
- в учении Спинозы о субстанциальном единстве разнородных атрибутов,
- в Лейбницевой теории непрерывности бытия,
- в философии тождества Шеллинга,
- в диалектической онтологии Гегеля
мы имеем разные – и различные по глубине и адекватности,– но в основе тождественные и принципиально успешные разрешения этой трудности.
Общий смысл ее преодоления заключается в усмотрении сверхлогической, интуитивной основы логической мысли. Философия постигает – и тем самым отчетливо логически выражает – абсолютное через непосредственное усмотрение и логическую фиксацию его эминентной, превышающей логическое понятие, формы.

Мы лишены возможности дать здесь подробное логическое разъяснение этого глубочайшего и вместе с тем аксиоматически-самоочевидного соотношения; мы можем лишь в немногих словах навести мысль читателя на раскрывающуюся здесь связь. Усмотрение абсолютной, всеобъемлющей природы бытия, выходящей за пределы ограниченности и относительности всего логически фиксированного, есть именно логически адекватное ее усмотрение. Или, иными словами: именно логически зрелая мысль, достигшая последней ясности, усматривая неисчерпаемость и бесконечность абсолютного, его основополагающее отличие от всего рационально выразимого, смиренно признавая поэтому ограниченность достижений разума перед лицом истинного бытия, именно в открытом и ясном осознании этого соотношения, и только в нем одном, преодолевает ограниченность разума и овладевает превосходящим его силы объектом.
Как это лапидарно выражает Николай Кузанский, “недостижимое достигается через посредство его недостижения”. Поэтому истинная философия не только не отрицает сознание тайны, неисчерпаемой глубинности и безмерной полноты бытия, но, напротив, всецело опирается на это сознание и исходит из него как из самоочевидной и первой основополагающей истины. В этом сознании состоит вообще конститутивный признак всякого истинного знания в отличие от знания мнимого, претендующег на всеведение.
Где человек, предаваясь гордыне знания, мнит, что своим знанием он исчерпал предмет, там нет именно первого условия знания – ясного видения его предмета; ибо где есть это видение, т. е. где – тем самым – есть знание, там есть и очевидное усмотрение неполноты и незаконченности знания. Подлинно усмотренное знание всегда сопровождается тем чувством, которое классически выразил гениальный творец математической системы Вселенной Ньютон в словах, что он представляется самому себе ребенком, собирающим отдельные ракушки на берегу безграничного и неисследимого океана. И наоборот, то глупое самомнение, которому бытие представляется ограниченной и плоской складной картинкой, легко и до конца исчерпаемой в немногих формулах, не только содержит незаконное преувеличение значения всякого достигнутого знания, но есть просто совершенная слепота, при которой не может быть сделан даже и первый шаг знания.

Этим разъяснением условия возможности самой философии сразу же устраняется, по крайней мере, первое из указанных двух сомнений в отношении между философским богопознанием и религиозным чувством. В каких бы понятиях ни выражала отвлеченная философская мысль свое познание Бога, ее основной интуицией и тем самым ее высшим и верховным понятием остается чисто религиозная идея безмерности, неисчерпаемой глубинности и таинственности Бога; и, в сущности, вся остальная система понятий имеет своим последним назначением приблизить мысль к уловлению именно этой сверхконечной и сверхрацнональной природы Бога, конституирующей Его абсолютность.

Обычное заблуждение в понимании соотношения между философией и религией в этом пункте состоит в том, что чувство тайны представляется условием, преграждающим познавательное проникновение, и, наоборот, страсть к познанию – силой, разрушающей смиренное чувство тайны и поэтому благоприятствующей самомнению атеизма. В действительности, напротив, религиозное чувство тайны и глубинно сти бытия есть первое и необходимое условие развития философии, тогда как самомнение атеизма в корне убивает самый инстинкт философствования и есть в такой же мере отрицание философии, как и религии. Возможность и даже частные случаи промежуточных форм – недостаточности философской энергии благодаря чему мысль, непроникая до последней глубины, останавливается на полпути, ставит себе здесь последние грани и, упрощая бытие, благоприятствует полуневерию или бедности и схематичности религиозного сознания, – конечно, не опровергает, а скорее подтверждает основное, разъясненное нами соотношение. Идущая в настоящее время борьба между умами, так сказать, глубинными, т. е. ощущающими глубину и бесконечную сложность жизни, и умами плоскими, воображающими, что жизнь легко можно, как карточный домик, разобрать на части и снова сложить по своему усмотрению, есть в такой же мере борьба за религиозное, как и за философское, миропонимание.

Этим обретен и путь к разрешению второго сомнения. Правда, поскольку мы его выразим в грубой и логически твердой формуле, по которой Бог веры есть человекоподобная личность. Бог философии – безличный абсолют, оно кажется совершенно непреодолимым. Но в этом повинна только односторонность и логическая упрощенность самой формулы. Ни Бог религии, ни Бог философии не есть то простое и однозначное содержание, к которому Его сводит эта формула, именно потому, что Он есть прежде всего неисследимая глубина и неисчерпаемое богатство. Он есть полнота всехопределений, ибо стоит превыше каждого из них в отдельности; и потому одно определение не противоречит в Нем другому – под условием, что каждое из них берется в надлежащем смысле, не как исчерпывающее адекватное знание самой Его сущности, а именно лишь как уяснение одной из Его сторон, имеющее – в силу коренного единства Его сущности – лишь символическое значение для определения целого.

.........................................................................
Внутренняя связь и интимное сродство философии и религии были больше всего затуманены наивно-дерзновенными попытками рационализации догматов веры, компрометирующими и философию и религию. Таинственные и многозначительные религиозные интуиции – плод духовного опыта религиозных гениев и соборного религиозного сознания, – почти недоступные по своей глубине неискушенному опыту среднего человека, обсуждаются иногда – и при их обосновании, и при их опровержении – как простые истины, значение которых доступно здравому смыслу и может быть установлено простейшим логическим анализом. Жалка та мудрость, которая в невежественном самомнении опровергает догмат Троицы на том простом основании, что единица не равна трем; но немного философской мудрости и в дерзновенной попытке, не проникнув опытно в эту тайну, мнимым образом “доказать” ее логически, путем отвлеченного анализа бедной содержанием и бесформенной общей идеи Божества. Напротив, чем глубже и подлиннее философское знание, тем более оно склонно к смирению, к признанию сократова положения, что источник знания есть сознание своего неведения.

Философское знание по своим достижениям необходимо отстает от достижений непосредственного религиозного проникновения в глубины бытия. На это есть существенные основания, коренящиеся в самой природе обеих духовных деятельностей.

Прежде всего, религиозная вера, будучи живым, непосредственным ощущением и переживанием Божества, не нуждается для своих достижений в тяжкой умственной работе рационального разъяснения и обоснования своих истин. Кроме того, хотя религия, как указано выше, и содержит необходимо, в качестве своей основной опорной точки, момент непосредственного личного усмотрения истинности, она совсем не нуждается в том, чтобы это непосредственное усмотрение распространялось на все содержание религиозной веры. Напротив, для нее характерно, что этот момент непосредственной очевидности присущ восприятию правдивости, безусловной истинности источника откровения – будет ли то самое Божество или тот или иной посредник между Богом и человеком,– в силу чего содержание откровения приобретает косвенную достоверность истины, сообщенную самоочевидно достоверным свидетелем. Поэтому-то достоянием личной веры может быть – и даже необходимо бывает – содержание соборного религиозного опыта, со всеми входящими в его состав достижениями религиозных гениев. Этим достигается возможность полноты, богатства и глубины религиозного откровения, совершенно недостижимые для философского знания.

Ибо хотя философскому знанию не поставлено здесь никаких принципиальных преград и открыта возможность бесконечных достижений, однако требуемое природой философского знания логическое единство содержания делает для него практически невозможным использование в одной системе всей полноты религиозного опыта человечества. Лишь полнота и многообразие всех философских достижений человеческой мысли в принципе может стать на уровне его религиозных достижений - но эта полнота может быть дана только духовно-исторической интуиции, но не выражена адекватно в какой-либо единой системе. Философская система, пытающаяся выразить и логически фиксировать весь религиозный опыт человечества, есть замысел, аналогичный попытке начертить географическую карту, на которой было бы отмечено все многообразие географической реальности. И здесь, с иной стороны, мы снова убеждаемся, что правильное соотношение между религией и философией возможно лишь на почве того “умудренного неведения” (docta ignorantia), которое есть самый зрелый плод истинного просвещения.

Подлинно философское умонастроение по своей волевой структуре совпадает с религиозным умонастроением: в обеих – вопреки поверхностному мнению, которому это представляется невозможным, – смирение сочетается с дерзновением творчества, и притом не так, что каждая из этих волевых тенденций сдерживает и ограничивает другую, а так, что каждая из них, напротив, питает и укрепляет другую.

источник: С.Л. Франк (1877-1950) крупный русский философ, религиозный мыслитель и психолог
"Философия и религия"

6. Созерцание

икона "Тайная вечеря"; Валаамский монастырь; 2009 г.; Д. Хомяков

---

     Да созерцаю таинство Причащения как присутствие Господа Иисуса в Церкви на земле, а именно:
1) как исполнение Его обетования: "Се, я с вами во все дни до скончания века";
2) как Его непрестанную поддержку верующим, которым Он сказал: "Без Меня не можете делать ничего".

---

(Прим. - Ред.)

Литургика: невидимая сторона таинства Евхаристии

Евангелие от Матфея

28.16 Одиннадцать же учеников пошли в Галилею, на гору, куда повелел им Иисус,
28.17 и, увидев Его, поклонились Ему, а иные усомнились.
28.18 И приблизившись Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле.
28.19 Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа,
28.20 уча их соблюдать всё, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь.

Евангелие от Иоанна

15.4 Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне.
15.5 Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего.
15.6 Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают.
15.7 Если пребудете во Мне и слова Мои в вас пребудут, то, чего ни пожелаете, проси́те, и будет вам.

---

С невидимой стороны Евхаристия состоит в первую очередь в действительном и существенном присутствии Господа Иисуса Христа в Святых Дарах:
«Веруем, что в сем священнодействии присутствует Господь наш Иисус Христос, не символически (τυπικῶς), не образно (εἰκονικῶς), не преизбытком благодати, как в прочих таинствах, не одним наитием... но истинно и действительно, так, что по освящении хлеба и вина хлеб прелагается, пресуществляется, претворяется, преобразуется в само истинное Тело Господа, которое родилось в Вифлееме от Приснодевы, крестилось во Иордане, пострадало, было погребено, воскресло, вознеслось, сидит одесную Бога Отца, имеет явиться на облаках небесных; а вино претворяется и пресуществляется в саму истинную Кровь Господа, которая, во время страдания Его на кресте, излилась за жизнь мира»
(Послание патриархов Восточно-кафолической Церкви о правосл. вере. § 17 // Догматические послания правосл. иерархов XVII-XVIII вв. о правосл. вере. Серг. П., 1995. С. 142-197).

Сущностное изменение Даров в Тело и Кровь Христовы Церковь с древности обозначала при помощи термина «преложение» (μεταβολή). Это изменение не влечет за собой никакой перемены в Самом Христе:
«Хотя в одно и то же время бывает много священнодействий во вселенной, но не много Тел Христовых, а Один и Тот же Христос присутствует истинно и действительно, одно Тело Его и одна Кровь во всех отдельных церквях верных. И это не потому, что Тело Господа, находящееся на небесах, нисходит на жертвенники, но потому, что хлеб предложения... делается одно и то же с Телом, сущим на небесах»
(Послание патриархов Восточно-кафолической Церкви о правосл. вере. § 17.)

Раздробление и разделение Святых Даров относится только к видам хлеба и вина и не затрагивает самого прославленного Тела Господа, и в каждой частице Святых Даров Господь Иисус Христос присутствует всецело - и человечеством (телом и душой), и Божеством (Макарий. Православно-догматическое богословие. Т. 2. С. 305-306).

Присутствие Господа в Святых Дарах сохраняется постоянно и не зависит от их употребления; без веры в это были бы невозможны литургия Преждеосвященных Даров и практика причащения запасными (т. е. заготовленными заранее для особых случаев) Дарами. Освященные Дары являются величайшей святыней христ. Церкви и требуют благоговейного отношения.

Присутствие в Евхаристии и Тела, и Крови, согласно Феодору Мопсуестийскому (Ɨ 428), указывает на истинность страстей Христовых, поскольку, пока Тело и Кровь отделены друг от друга, Христос пребывает во Гробе. Соединение же Даров перед Причащением, когда епископ опускает в Чашу неск. частей Святого Тела, Феодор первым дает толкование этого священнодействия, доныне сохраняющегося в христ. богослужении, указывает на воскресение Спасителя.
Также и преломление Агнца говорит не только о Тайной вечере, но и о воскресении, поскольку по воскресении Христос явился ученикам «в преломлении хлеба» (Лк. 24:35); преломление Святого Тела на мн. части указывает на разнообразные явления Христа по воскресении. Но преломление Агнца не является разделением единого Тела Христа на части - как и свт. Григорий Нисский и др. отцы, Феодор доказывает, что весь Христос присутствует в каждой частице Даров.

источник: церковно-научный центр «Православная Энциклопедия»

7. Проповедь о нерешительности Пилата

     Откуда эта противоречивость в Пилате? Откуда такое раздвоение воли в одном и том же человеке? Пока предстоял Пилат свету лица Христова — от всего сердца хотел он отпустить Праведника. Но когда обуяла его тьма иудейская, он согласился с делами тьмы. Это семя, павшее в терние. Пока над семенем сиял лик Христов, оно проросло и взошло. Но как только лишилось оно света — тотчас заглушил его мрак терния.

Пока Господь Иисус владычественно говорил Пилату о Царе Небесном:
"Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше",
— Пилат чувствовал себя побеждаемым страхом пред Богом.
Но когда толпа иудеев крикнула Пилату:
Если отпустишь Его, ты не друг кесарю,
— Пилат был полностью сломлен страхом перед царем земным. И страх за плоть возобладал над страхом за душу, как и поныне это порою случается.

     Пилат был учеником светской мудрости.
А светская мудрость не дает сил, но вселяет страх.
Светская мудрость поддерживает не душу, а тело.
Светская мудрость вселяет страх не за душу, а за плоть и за всё плотское.

     Вот и в Пилате [наблюдаем мы] ясный и несчастный пример того, каких людей — минуя Бога и наперекор Христу — воспитывает светская мудрость.

     Впрочем, слабохарактерная и шаткая душа Пилата — это показательный тип не только язычников, но и неутвержденных христиан. Некоторые христиане изо дня в день неощутимо, а подчас и бессознательно, то порываются освободить Христа от мрачного и преступного иудейского инстинкта в себе, то, опять, повинуясь этому инстинкту, равнодушно отправляют Его на распятие. Это, как правило, бывает в том случае, когда тот или иной христианин нарушит какую-либо Христову заповедь во имя исполнения некой своей телесной прихоти. То свет этой заповеди озарит сердце слабовольного христианина, то плотская тьма настолько над ним сгустится, что он полностью ей уступает.

     Господи долготерпеливый, не отврати света лица Твоего от нас ни на мгновение ока — дабы не одолела нас тьма. Господи, помоги нам пребыть чадами света до конца. Тебе слава и [по]хвала вовеки. Аминь.

---

(Прим. - Ред.)

Нравственное богословие: мудрость плотская и духовная

Мудрость плотская и духовная

От вышеписанных плотскаго и духовнаго рождения свойств и движений «двоякое» бывает «мудрование» – плотское и духовное.
Кто плотскому рождению или ветхому человеку последует, волю его исполняет, тот плотское мудрствует, дела плотская творит.
Кто деяния плотская духом умерщвляет и нового рождения плоды показует, тот духовная мудрствует.

Два вида мудрости

Два рода ученых и мудрых людей.
«Едины» учатся в школах от книг, и множайшие от них суть безумнейшие паче простых и безграмотных, яко и алфавита христианскаго не знают. Ум острят, слова исправляют и красят, но сердца своего исправити не хотят.
«Другие» учатся в молитве со смирением и усердием, и просвещаются от Духа Святаго, и суть мудрейшие паче философов века сего, суть благочестивии, святии и Богу любезнии. Сии хотя алфавита не знают, но добро все разумеют, просто, грубо говорят, но красно и благоприятно живут.

Мудрость духовная – отличие ее от мудрости мирской

Духовная мудрость во всем «разнится» от плотской, или мирской.
Плотская мудрость ГОРДА; духовная СМИРЕННА.
Плотская мудрость САМОЛЮБИВА: духовная БОГОЛЮБИВА.
Плотская мудрость НЕТЕРПЕЛИВА, ЗЛОБНА: духовная ТЕРПЕЛИВА, КРОТКА.
Плотская мудрость НЕПРИМИРИТЕЛЬНА: духовная МИРНА.
Плотская мудрость НЕМИЛОСТИВА, духовная МИЛОСТИВА и исполнена благих дел.
Плотская мудрость НЕНАВИСТЛИВА, НЕМИЛОСТИВА, ЗАВИСТЛИВА: духовная ЛЮБИТЕЛЬНА.
Плотская мудрость ЛУКАВА, ЛЕСТНА, ХИТРА: духовная ПРОСТОСЕРДЕЧНА, ИСТИННА, ЧИСТОСЕРДЕЧНА.
Плотская мудрость НЕПРАВДИВА, духовная ПРАВДИВА.
Плотской мудрости смирение, поношение, страдание и крест Христов есть БУЙСТВО: духовной есть ВЕЛИКАЯ ПРЕМУДРОСТЬ.
Так и в прочем духовная мудрость плотской противится.

Мудрость христианская есть Христос

Христианская премудрость есть Христос, Сын Божий, якоже глаголет Павел святый: «бысть нам премудрость от Бога». Он нам открывает тайну познания небеснаго Отца.
«Бога никтоже виде нигдеже: Единородный Сын, Сый в лоне Отчи, Той исповеда» (Ин. 1:18).
И «никтоже знает Отца, токмо Сын, и емуже волит Сын открыти» (Мф. 11:27).
«Во Христе суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна», глаголет богомудрый Павел (Кол. 2:3). Христианин препростый, который научен догматам святыя веры, далеко мудрейший есть, паче Платона и Аристотеля и прочиих языческих мудрецов. Кто от них уразумел тое, что простый христианин верою познал? «Никто же от князей сего века разуме» (1Кор. 2:8).

Мудрость христианская в чем состоит?

Знать единаго истиннаго Бога; Его бояться и любить паче всего и себе самого. Ему повиновение, послушание и покорение сердечное показывать; благодарить Ему от сердца за все показанныя и показуемыя благодеяния, то есть, что Он нас создал, что падших нас так чудно искупил, что питает, одевает и сохраняет нас, и прочиими благими мира сего снабдевает; от сердца Его призывать, помощи, заступления и милости от Него просить и ожидать, на Него сердечно надеяться; словом: почитать Его так, как святое слово Его нас научает: се есть «мудрость христианская».

«Что мудрость христианская есть?» Вопрошаешь. – Ответ:

1. Знать Бога и почитать Его.
2. Держать внутрь себя, что Он как твой, так и мой Бог, хотя и всех есть Бог.
3. Что как мне, так и тебе Он повелевает: уклонися от зла и твори благое, хотя и всем, тоежде повелевает.
4. Слушать Его, как Господа и Царя своего, и волю Его исполнять.
5. Ходить пред ним с опасением, яко Он все видит и на всех смотрит, и испытует сердца и утробы, испытует праведного и нечестивого, – ходить, говорю, пред ним так, как ходят ученики пред учителем, дети пред родителями, раби пред господами, подвластинии пред властию.

Мудрость духовная в чем состоит?

Духовная убо мудрость, как из вышеписаннаго видеть можно, не в ином чем «состоит», как в истинном Бога и Христа Сына Божия ПОЗНАНИИ и ПОЧИТАНИИ. От познания бо сего последует СТРАХ БОЖИЙ, иже есть начало духовныя мудрости, – и ЛЮБОВЬ БОЖИЯ, которая человека к духовному СОВЕРШЕНСТВУ приводит, елико в сем веце постигнуть можно. В сих же в двух, «страсе Божии и любви Божией», истинное БОГОПОЧИТАНИЕ заключается. Всему же сему начало и корень есть ВЕРА святая.

Что христианин верою познает, то есть буйство для философов

Буйство есть еллинским философам слышать Бога – единаго естеством, но троична в лицах; Бога и человека в едином лице; Слово, плоть бывшее (Ин. 1:14); Деву рождшую и Девою пребывающую; тело умершее, согнившее и впрах разсыпавшееся, но паки восстающее и живущее.
«Душевен человек не приемлет яже Духа Божия: юродство бо ему есть, и не может разумети» (1Кор. 2:14).
Но христианин, верою святою просвещенный, знает и исповедует тое, что «премудрость премудрых и разум разумных» и слышать не терпит: «юродство бо им есть» (Иер. 9:23-24).

Признаки мудрости

«Знаки» духовного любомудрия суть:
1) тщательное поучение в СЛОВЕ БОЖИИ;
2) искание руководства, СОВЕТА у благочестивых и разумных людей;
3) любление наставления, наказания, полезнаго совета, обличения;
4) рассуждение о дивном ПРОМЫСЛЕ БОЖИИ, о правде и милосердии Его;
5) частое воспоминание о СМЕРТИ и последующих, то есть о СТРАШНОМ СУДЕ ХРИСТОВОМ, о блаженной и неблагополучной ВЕЧНОСТИ;
6) презрение мира;
7) паче всего МОЛИТВА, без которой духовная мудрость обрестися не может.

Мудрость христианская. Ни к чему временному не прилеплять сердца

Понеже все в мире, как сновидение, от нас отходит при смерти; и мы, как странники, пришельцы и путники в мире сем есмы, на который путь восходим в рождении, оканчиваем его при смерти: то «мудрость» и блаженство есть – ни к чему в мире сем не прилагаться, но все, честь, славу, богатство и все мира сего сокровище вменять как сновидение, которое как к нам со сном приходит, так со сном и отходит; а к единому Богу, высочайшему добру и всякаго добра источнику, прилеплятися, и вечнаго сокровища искать и любить, да «идеже будет сокровище наше, ту и сердце наше будет; горняя мудрствовать, а не земная». Се есть «мудрость христианская».

Мудрость духовная, следствия ее

«Следствия» духовной мудрости, которыя ей последуют, суть поношение, презрение, пренебрежение, изгнание и всякия беды. Понеже она не от мира сего есть, но «свыше» приходит, как учит апостол Иаков (Иак. 3:17), то мир безумный и во зле лежащий за буйство ее имеет, ругается ей, ненавидит и гонит ее. Ибо «все хотящии благочестно жити о Христе Иисусе», в чем состоит духовная мудрость, «гонимы будут», глаголет богомудрый Павел (2Тим. 3:12).

Мудрость духовная ведет к Богу

«Конец», к которому мудрость сия человека ведет, есть Бог и вечное блаженство. Ибо как она сама от Бога происходит, тако к Богу и обращается и любителей своих приводит.

Мудрость истинная не только в познании, но и в непорочной жизни

Премудрость христианская не в едином только познании Бога состоит, но заключает в себе и непорочное житие христианское. Не знает тот и Бога, кто воли Божией не творит, хотя устами и исповедует Его и много о Нем разглагольствует. О сем свидетельствует Святое Писание:
«о сем разумеем, яко познахом Его, аще заповеди Его соблюдаем. Глаголяй, яко познах Его, и заповеди Его, не соблюдает, ложь есть, и в сем истины несть» (1Ин. 2, 3, 4).
Откуда в Святом Писании незнающие Бога, или беззаконно живущие называются «безумнии, буии, во тме ходящие» и проч., как читающему тое видеть можно. Сего ради премудрость христианская тем только христианам приличествует, которые о Христе Иисусе благочестно живут, а тем буйство и безумие приписуется, которые на языке Бога, а в сердце безбожие имеют, хотя бы и звезды считали, или все Священное Писание наизусть умели.

Мудрость пребывает в сердце, а не в словах

«Место и седалище» свое имеет духовная мудрость в СЕРДЦЕ, а не на языке, внутрь, а не вне, в силе, а не в словеси. Не всяк бо тот мудр, кто вне и пред людьми является таковым, но кто в самой вещи таков; и не всяк, кто красную речь говорить может, но кто и сердце таковое имеет. Часто бо бывает, что ЖИТИЕ несходно есть с красноречием; и часто под видом КРАСНОРЕЧИЯ кроется ЗЛОНРАВИЕ, которое с духовною мудростию купно быть не может. Отсюда бывает, что грубый поселянин, алфавита незнающий, но в СТРАСЕ БОЖИИ живущий, далеко искуснейший и мудрейший есть в деле христианском, нежели словесник и мудрец века сего без страха Божия.

Мудрость христианская – побеждать самого себя и следовать за Христом

Истинная христианская премудрость есть – побеждать природное злонравие, то есть гордость, высокоумие, гнев, злобу, зависть, ненависть, нечистоту, сладострастие, сребролюбие, скупость, невоздержание и прочее, и последовать примеру святаго жития Христова, то есть смирению Его, любви, милосердию, терпению, кротости и прочиим прекрасным Божественным Его добродетелям. К сему Апостоли Его святии увещевают и сам Христос учит:
«Аз есмь свет миру; ходяй по Мне не имать ходити во тьме, но имать свет животный» (Ин. 8:12).
Отсюда последует, что во тьме ходит и заблуждает, кто примеру жития Христова не последует.

Мудрость состоит в уклонении от греха

Мудрым и блаженным все того называют, который предостерегает себя от всякаго зла, и от того уклоняться знает: далеко мудрейший и блаженнейший есть, который бережется всякаго греха. Той тело и временный живот, а сей душу и вечный живот сохраняет. Се есть мудрость христианская! Се есть разум, Божественным просвещенный светом – что жить в мире опасно, и берещися всякаго греха и всего со страхом касаться, и суеты мира удаляться и горняя мудрствовать, и пред душевными очами везде и всегда Бога иметь, Его верою и святым послушанием почитать!

Средства к достижению мудрости

«Посредствия», при которых к духовной мудрости приходим, суть:
- Святое БОЖИЕ СЛОВО с помощью ДУХА СВЯТАГО. Ибо «священная Писания», по словеси Апостола, «могут умудрить во спасение верою, яже о Христе Иисусе» (2Тим. 3:15).
- Искренняя МОЛИТВА. Тако глаголет Апостол:
«аще кто от вас лишен есть премудрости, да просит от дающаго Бога всем нелицеприемне и не поношающаго, и дастся ему. Да просит же верою, ничтоже сумняся» (Иак. 1:5, 6 и пр.).
Откуду Соломон глаголет:
«познав, яко не инако одержу (премудрость), аще не Бог дает, и сие же бе разума, еже ведети, чья есть благодать; приидох ко Господу, и молихся Ему» (Прем. 8:21).

Духовныя убо мудрости догматам научаемся не в книгах мудрецов века сего, но в книгах пророческих и апостольских и навыкаем ея в школе Духа Святаго, Который посредством слова Своего святаго умудряет верных Своих сердца. Того ради, когда хощем, христианине, духовную мудрость сыскать, должно прилежно поучаться день и нощь в слове Божием и усердно молиться Подателю премудрости – Богу.

источник: схиархимандрит Иоанн (Маслов) (1932-1991) духовный писатель, церковный историк, магистр богословия, старец
"Симфония по творениям святителя Тихона Задонского

---

Письмо 220
О мудрости духовной и плотской

Вы спрашиваете какое мое мнение о науках человеческих? – Люди после падения начали возделывать землю, начали нуждаться в одежде и других многочисленных потребностях, которыми сопровождается наше земное странничество; словом сказать, они начали нуждаться в вещественном развитии, стремление к которому – отличительная черта нашего века.

Науки – плод нашего падения, – приобретение и хранение впечатлений и познаний, накопленных человеками во время жизни падшаго разума.
Ученость – светильник ветхаго человека, светильник, которым «мрак тьмы во веки блюдется» (Иуд. 1:13).
Искупитель возвратил человекам тот Светильник, который им дарован был при создании Создателем, котораго лишились они при грехопадении своем. Этот Светильник – Дух Святый, Он Дух Истины, наставляет всякой истине, испытывает глубины Божии, открывает и изъясняет тайны, дарует и вещественныя познания, когда они нужны для духовной пользы человека.

Ученому, желающему научиться духовной мудрости, завещавает апостол:
«Аще кто мнится мудр быти в вас в веке сем, буй да бывает, яко да премудр будет» (1Кор. 3:18).
Точно! ученость не есть собственно мудрость, а только мнение мудрости. Познание Истины, которая открыта человекам Господом, к которой доступ – только верой, которая неприступна для падшаго разума человеческаго, – заменяется в учености гаданиями, предположениями. Мудрость этого мира, в которой почетное место занимают многие язычники и безбожники, прямо противоположна, по самым началам своим, мудрости духовной, божественной. Нельзя быть последователем той и другой вместе; одной непременно должно отречься. Падший человек – ложь, т.е. образ мыслей, собрание понятий и познаний ложных, имеющие только наружность разума, а в сущности своей – шатание, бред, беснование ума, пораженнаго смертною язвою греха и падения. Этот недуг ума особенно в полноте открывается в науках философских.

источник: святитель Игнатий (Брянчанинов) "Избранные письма. Письма к мирянам